Старика рядом не было — он контролировал «периметр», как он выразился. Все происходило настолько стремительно, что я не успевал с анализом событий, но был уверен в одном: нам грозит смертельная опасность.

По дороге Карташев рассказал вкратце, что происходит, и мне стало понятно, что когда Осилов дал мне рукопись, он смел, как взрывом, мое будущее и будущее моей семьи, мое спокойствие, семейное счастье и, возможно, жизнь моих близких.

Степан (я с усилием заставлял себя думать о нем, как о реальном человеке) рассказал мне, что я подписал себе приговор в тот момент, как отправил рассказ в первую же редакцию. Потом я усиливал этот эффект, пересылая рукопись в другие издательства.

Скорее всего, с того времени за мной и начали следить. А незначительные мелочи: сдвинутая пачка сигарет, чуть приоткрытый ящик закрытого до этого стола — были результатами лихорадочных поисков оригинала рукописи у меня на работе и дома. И только благодаря тому, что она еще не найдена, я жив. Знали бы они, что в очередном приступе алкогольной ярости я сам ее выбросил в мусоропровод! …

Моя стремительная деградация была им выгодна. И, не найдя рукопись, «Лебедь и компания» решили просто убрать меня по-тихому.

Степан рассказал мне, что бомжом, который спас мне жизнь, выбив из-под колес жигулей, был он. Он тоже следил за мной, и ему было на руку, что я, как приманка, вывожу его на «цель». А целью его был генерал Лебедь.

— Вот тогда все и изменилось, когда они решили тебя убрать, — мы как-то незаметно перешли на «ты», и мне было не до формальностей. Я зачарованно слушал старика.

— Убрав тебя, они бы снова успокоились и сгруппировались, заодно подчистив и твою семью… — от равнодушной деловитости, с которой это было сказано, меня передернуло… — И все, тогда к Лебедю не подобраться.

Я никак не мог принять, что это происходит наяву.

— Сейчас они не понимают, что происходит. Те, кто следили за тобой, мертвы, и они будут ломать голову над тем, как ты это сделал, не имея специальной подготовки. Они не знают про меня и перестали узнавать тебя. Я — твой туз в рукаве, и, если мы уведем твою семью, ты выпадешь полностью из их системы, — он коротко взглянул на меня. — Твой единственный вариант выжить — делать то, что я тебе буду говорить, и тогда, возможно, у тебя появится шанс спасти себя и свою семью. Я обещаю, что постараюсь вывезти вас из страны. А если у меня получится то, что я задумал, интерес к вам автоматически угаснет. При таком бардаке в стране чекистам уже будет не до вас. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я механически кивнул, еще до конца не переварив всю информацию, которую старик выдал, даже не заботясь о том, чтобы как-то смягчить формулировки.

… и теперь я стоял на Ленинском проспекте у забора Первой Градской больницы и высматривал Ольгу, лихорадочно пытаясь придумать, какими словами убедить ее забрать Олежку из детского сада и, не заходя домой, зачем-то раствориться, исчезнуть со мной в двадцатимиллионном городе, безвозвратно разрушив всю свою прошлую жизнь, доверившись на слово мужу-алкоголику и неизвестно откуда взявшемуся, старику.

Я был в отчаянии. Если я расскажу все, как есть, то реальность окажется настолько фантастичной, что Ольга сочтет все сказанное мной за горячечный бред, который развился у меня и у моего престарелого собутыльника. Но надо быть предельно убедительным, и я выстраивал в голове какие-то фразы, потом мысленно вычеркивал их и строил новые… Старика я не видел. Он исчез, но я был уверен, что он контролирует ситуацию, высматривая возможную слежку.

Одни потоки людей вырывались из недр метро и разбегались в разные стороны, другие устремлялись к загаженному входу, лавируя в узком пространстве между киосками с водой, пивом и сигаретами в не менее грязном подземном переходе.

Чтобы оставаться на месте, я прижался к забору больницы и тут увидел Ольгу, идущую к выходу на Ленинский. Сердце мое учащенно забилось, и я покрылся холодной испариной. Наступил момент, когда от того, что я скажу, и того, как жена это воспримет, зависят наши жизни. Ноги стали ватными, и я стоял и смотрел, как она подходит к решетчатому забору.

Старик проинструктировал меня, чтоб я ни в коем случае не подходил к Ольге на территории больницы, дождался, когда она выйдет на улицу и смешается с людским потоком, затем убедился в том, что рядом нет знакомых, и только тогда подошел к ней и заговорил так, чтобы она не вздрогнула, не повернулась и не остановилась, а продолжала идти своим обычным шагом.

Задача для «неофита» разведки сложная, но выполнимая, тем более, что мой новоприобретенный куратор подробно проинструктировал меня, как это сделать…

— … вот это все, как есть. Ольга, я не пьян, я уже очень давно не пил! Это не бред, не белая горячка! Поверь мне! — я умоляюще смотрел ей в глаза, вглядывался в усталые черты родного лица.

Мы стояли между каким-то аппаратом для выдачи мороженного и стеной метро, где бомжи обычно справляют нужду. Весь пол был усеян окурками и пустыми пачками от сигарет, несло мочой, но плотные безликие людские потоки надежно скрывали нас от посторонних глаз. Как советовал старик, я затащил ее сюда и выложил все начистоту, выговорился и перевел дух…

— Времени нет! Надо делать все быстро! Прошу, доверься мне, хотя бы ради ребенка!

Она устало и встревоженно молча всматривалась мне в лицо, словно ища на нем признаки безумия.

ПУСТЬ СМОТРИТ! ПУСТЬ СМОТРИТ И НЕ НАЙДЕТ, ГОСПОДИ, ПРОШУ ТЕБЯ! Я НЕ СУМАСШЕДШИЙ!

И последнюю мою «карту» — старика я приберег напоследок. Я ждал, когда Ольга потребует предъявить его и, как учил Степан, только тогда, когда она сама попросит.

— Это же безумие… не может быть. Ты хочешь, чтобы мы оставили все… — Она больше разговаривала сама с собой, чем обращалась ко мне. Потом тряхнула головой, в упор взглянула на меня и уже твердо произнесла:

— Где этот … Степан?

СВЕРШИЛОСЬ! … НАКОНЕЦ- ТО! …

— Иди за мной! Держи дистанцию и не старайся меня догнать!

Я, как учил старик, не дал ей время на ответ и, развернувшись, влился в человеческий поток…

За «Зеленой сценой» Парка Горького в это время дня было безлюдно. Гул огромного города с трудом пробивался сквозь кроны деревьев, и старик был более чем убедителен. Ольга внимательно слушала его рассказ и время от времени бросала косые взгляды в мою