– Хорошо, – кивнул Тагэре и замолчал, видимо, ему было тяжело даже говорить.

В большом доме у дороги горел свет: хозяева уже встали. Рауль постучал, и всклокоченный дядька в холщовом фартуке поверх тяжелой куртки, оказавшийся – на ловца и зверь бежит – местным трактирщиком, с готовностью принял предложенный ему аур[48], радуясь удачно начинающемуся дню. Комнат у него оказалось как раз две, и обе пустовали. В одну Рауль водворил притихшую Эстелу, от усталости забывшую даже о герцоге, а во вторую буквально втащил Шарля. Тот, когда Рауль принялся стаскивать с него сапоги, попытался сопротивляться, но быстро смирился и вскоре уже спал. У ре Фло еще хватило сил умыться, позавтракать лепешками с парным молоком и выяснить, что деревенька зовется Броды, стоит на земле, принадлежащей графам Койла, и что благородные сигноры могут жить здесь хоть до Темной Звезды.

Рауль заметил, что они, вероятно, проведут здесь пару дней, но лучше будет, если об этом никто не узнает. Трактирщик с готовностью согласился, по его глазам было видно, что он подозревает любовную интрижку. Вот и славно, скрывать еретиков он, возможно бы, и не решился, а вот удравшую дочь от назойливого родителя… Почему бы и нет! Рауль сдержанно хмыкнул, укрепляя хозяина в его догадке, и поднялся наверх.

Шарль спал, разметав руки, видимо, ему что-то снилось, потому что он улыбался совсем по-детски. Рауль сбросил куртку и с удивлением уставился на то место, где была рана. На смуглой коже белел рубец, которому на вид было никак не менее полугода. В другое время виконт был бы потрясен до глубины души, но сегодня он слишком устал и для того, чтобы думать, и для того, чтобы удивляться. Он еще немного посидел, глядя прямо перед собой и веря и не веря, что все произошло именно с ними, а потом стащил со второй кровати одеяло и улегся у двери, положив рядом меч и кинжалы. Спустя мгновение спал и он.

2850 год от В.И.

15-й день месяца Волка.

Фей-Вэйя

– Вот мы и дома. – Агриппина ласково улыбалась, хотя на душе у нее скребли кошки. Кто знает, что здесь творится, но зачем загодя пугать Солу. Девочка только-только начала оттаивать, да и не понять ей того, чего опасается Агриппина. Пока не понять! – Видишь дом, увитый виноградом? Ты будешь жить там, на втором этаже.

– А вы, бланкиссима?

– Я? Рядом. Мы будем видеться каждый день. Я старшая наставница, а ты к тому же моя крестница. Ничего не бойся, я о тебе позабочусь.

– Спасибо, – опустила ресницы Соланж, и Агриппина который раз подумала об удивительной красоте юной ноблески. Даже теперь вряд ли кто пройдет мимо и не оглянется. А что будет года через три, когда Сола закончит обучение!

– Ты уже ответила на Вопросы?

– Нет, бланкиссима… Бланкиссима Козима меня еще только готовила.

– Хорошо, завтра этим и займемся. – Разумеется, Диане, затеявшей авантюру с Тагэре, было не до девчонок-послушниц!

В Мунте в резиденции ордена вообще творится что-то непотребное. Сестры чуть ли не в открытую живут не только с рыцарями Оленя, что время от времени случалось даже в Фей-Вэйе, но (что вовсе никуда не годится!) с арцийскими нобилями, и тон задает Диана, спевшаяся с мерзавцем Фарбье.

Воистину, от орла орленок, а от кота – кощенок. Фарбье славились любвеобильностью, которая уступала разве что их честолюбию. Потомки любовницы Жана Лумэна, прозванного Двоеженцем, они старательно карабкались наверх, пытаясь с помощью некрасивых, но знатных жен и честолюбивых любовниц отмыть с герба кошачьи следы… Жан Второй, незаконный кузен убитого во время очередной военной авантюры Пьера Пятого, с помощью развратной бланкиссимы совсем подмял слабоумного короля. Диана же ведет себя в Арции как королева. Агриппине было противно на все это смотреть, но пока Рубины Циалы не украсят ту, кто сможет в эти поганые времена спасти Арцию от гибели, придется терпеть и блудниц, и интриганок. Можно, конечно, покарать арцийку, но это усилит Елену-тихоню, а Агриппина была уверена, что в ифранской змее яда еще больше. Позволить же кому-то из них захватить Рубины сестра барона Трюэля не могла. Заболевшая Виргиния, та хотя бы видела дальше собственного носа.

Выбежавшие служители принимали лошадей, снимали с них баулы. Сестра Теона увела присмиревшую Соланж. Девочка несколько раз оглянулась на Агриппину, и та ободряюще помахала ей рукой. Сложись ее судьба иначе, ее собственной дочери могло бы быть столько же, хотя с такой внешностью, как у нее самой, девочек лучше не рожать. Агриппина вздохнула и повернулась к одной из сестер:

– Что, бланкиссима Генриетта у себя?

– Да, она просила привести вас немедленно.

– Хорошо, я только переоденусь.

– Бланкиссима сказала, чтобы вы сразу же шли к ней.

Так, значит, письмо не врет, и случилось что-то из ряда вон выходящее. Агриппина сбросила влажный тяжелый плащ – дождя не было, но все прямо-таки пропитала холодная сырость – и поднялась к Генриетте.

– Слава святой Циале, Грина. Наконец-то!

– Неужели все так серьезно?

– Не знаю, что и думать. Ты в этом разбираешься лучше меня.

– Так что случилось?

– Сначала проведаем Виргинию.

– Что с ней произошло?

– Это я и хочу узнать. Я такого никогда не видела. В дюзах обрабатывают иначе, но на обычное помешательство тоже не похоже.

На помешательство это действительно не походило, хотя бы потому, что для того, чтобы сойти с ума, требуется ум, а у Ее Иносенсии его не осталось. Перед потрясенной Агриппиной сидело животное не умнее морской свинки.

– Грина! В уставе сказано, что Предстоятельница становится таковой пожизненно, что она не может ошибиться или согрешить.

– Значит, не может… Что ж, придется обучить ее делать несколько нужных жестов, а остальное ляжет на тебя. Ты настоятельница Фей-Вэйи, и здесь твои распоряжения, кроме тех, что отменит Ее Иносенсия, – закон. Но я сомневаюсь, что она станет что-то отменять.

– Грина!

– Гета! Тебе никогда при живых Елене и Диане не удастся стать Предстоятельницей. А теперь, если не будешь дурой, ты получишь все, кроме Рубинов.

– Ой, как я рада, что ты вернулась!

– А вот я не очень. Виргиния могла бы и подождать кварту[49]или две, пока я управлюсь с делами. То, что я видела в Мунте, мне не понравилось, и дело не в любовных похождениях Дианы.

Эстель Оскора

Гиб остановился на краю самой мерзкой цветочной поляны, которую я когда-либо видела. Собственно говоря, до сего эпохального момента я не представляла, что цветы могут быть мерзкими, и потому увиденное перевернуло все мое нутро. Высокие, по грудь коню, с жирными стеблями и широкими зелеными с белесоватым налетом листьями, увенчанные мясистыми соцветиями, испускающими приторно-сладкий аромат, эти, с позволения сказать, растения стояли сплошной стеной, а над ними вились достойные их бледные бабочки… Я поняла, что дальше Гиб не пойдет. Водяной конь был смел и искренне предан Рене, любовь к которому частично перенес и на меня, но даже мой адмирал вряд ли заставил бы Гиба сделать хоть один шаг. Эти цветочки были границей, за которой все словно бы сходило с ума. Роман рассказывал, что ему удалось перейти цветущее поле и добраться до центра этого безумия, но, похоже, за прошедшие столетия очаг заразы разросся. Эльф говорил о каком-то провале, куда он спускался, я же обнаружила цветочное кольцо, едва переправившись через широкую степную реку. Что ж, терять мне в любом случае нечего! Со мной Кольцо Эрасти и моя сомнительная Сила. Если мне удастся продраться к Проклятому, то, может быть, я получу ответы на все вопросы, в том числе и на тот, который был для меня важнее всего. Эрасти МОГ знать, что скрывается в Сером море, и я не колебалась.