— Максимус Прекларус может подтвердить, что я дважды сбегал от легионеров Сублатуса, — заявил Тарзан.

— Верно, — сказал Прекларус. — Он удрал прямо из тронного зала на глазах императорской охраны и прихватил с собой самого цезаря.

— Но если я поведу вас за собой, то будет уже труднее, — сказал человек-обезьяна. — А мне хочется повести вас за собой, чтобы сорвать планы Сублатуса и отыскать в Каструм Маре Эриха фон Харбена.

— Ты меня заинтриговал, — сказал Кассиус Аста. — Я даже начинаю верить в то, что твоя безумная затея может удастся.

Сиявшее в безоблачном небе солнце возвестило о наступлении 9-го августа.

Его яркие лучи высветили песок, разровненный граблями на пустынной арене, и толпы горожан, выстроившихся вдоль Виа Принципалис — центрального бульвара Кастра Сангвинариуса.

Повсюду звучал оживленный говор и смех. Бродячие торговцы сладостями и игрушками насилу пробирались сквозь людскую массу, расхваливая свой товар. На всем пути следования от дворца до Колизея выстроились легионеры, сохраняя свободный проход посередине бульвара.

Наконец вдали со стороны дворца зазвучали фанфары. Публика встрепенулась.

Показался кортеж, возглавляемый двадцатью фанфаристами, за которыми, вызывая бурные аплодисменты, следовал отряд императорской охраны. Гул восторженных голосов медленно катился вдоль бульвара, сопровождая появление цезаря. Одетый в пурпурную с золотом мантию, он восседал один в колеснице, запряженной львами, которых вели за золотые ошейники чернокожие великаны.

Цезарь даже не догадывался о том, что аплодисменты черни относятся вовсе не к нему, а к прикованным к колеснице пленникам.

По традиции на арену выпускали самых могучих пленников. На сей раз эта участь выпала Ниуото, вождю негритянского племени багего, Цецилию Метеллусу, центуриону легионеров императора Востока, и Кассиусу Асте, племяннику того же императора. Однако наибольший восторг у толпы вызывал белый варвар-гигант с копной густых темных волос, почти обнаженный, если не считать набедренной повязки из леопардовой шкуры. О нем рассказывали самые невероятные истории.

Казалось, он не замечал ни ошейника, ни золотой цепи, которой был прикован к колеснице цезаря. Он гордо шел с высоко поднятой головой, не выказывая ни малейшего страха. В непринужденной мягкости его походки было неуловимое сходство с диким хищником.

Затем внимание толпы переключилось на пленных багего, прикованных друг к другу за ошейники, и на могучих гладиаторов в новых сверкающих доспехах. Следом за ними появились носилки с полководцами, знатными вельможами и летописцами.

Шествие замыкали стада и табуны, захваченные у багего.

Дилекта наблюдала за процессией с крыши своего дома, выискивая среди пленников Максимуса Прекларуса, но его там не оказалось. Девушка не на шутку встревожилась. С тех пор как ее возлюбленный попал в тюрьму, она не имела от него никаких вестей и не было никого, кто мог бы сказать ей, жив ли вообще Максимус Прекларус. И Дилекта поспешила с матерью в Колизей, чтобы присутствовать на открытии игрищ. Ее душу терзал страх за Максимуса Прекларуса. Если он окажется на арене, то как бы с ним не случилось беды. Если его там нет, то скорее всего он убит приспешниками Фастуса.

В Колизее собралась огромная масса людей, с нетерпением ожидавших прибытия цезаря в сопровождении кортежа и открытия игр, намеченного на полдень.

Большинство зрителей уже сидели на своих местах, постепенно заполнялись и ложи патрициев.

Из ложи сенатора Диона Сплендидуса, соседствующей с императорской, отлично просматривалась вся арена. Ковры и подушки обеспечивали комфорт, полагающийся по рангу.

Никогда прежде цезарь не устраивал праздника с таким размахом. Возбужденную публику ожидало поистине редкостное зрелище.

Дилекту и прежде не прельщали игрища, теперь же, охваченная страхом, она и вовсе их возненавидела.

До сих пор она взирала на участников с полным равнодушием. Профессиональные гладиаторы никоим образом не интересовали юную патрицианку, в жизни она с ними никогда не соприкасалась. Воины-негры и рабы ничем не отличались для нее от зверей, с которыми они иногда вступали в поединок, тогда как преступники, осужденные искупить свою вину на арене, вызывали у нее лишь мимолетное чувство жалости. Юную красавицу без сомнения сильно возмутила бы жестокость боксеров на ринге или же регбистов на матче за первенство университета, однако ее совершенно не трогала жестокость римской арены, ставшей неотъемлемой частью жизни ее народа.

Но сегодня… Сегодня ее бил озноб. Она видела в игрищах угрозу собственному счастью и жизни человека, которого любила, хотя внешне никак не проявляла своей тревоги. С замиранием сердца ждала прекрасная ясноокая Дилекта, дочь Диона Сплендидуса, прибытия цезаря, что служило сигналом к открытию игр.

Наконец появился Сублатус. Как только он уселся, в центр арены из-за поднятой решетки потянулись участники предстоящих игр, которые должны были продлиться целую неделю. Впереди всех шли трубачи. За ними пленники, а следом дикие звери. Последних вели рабы-негры, а наиболее сильных и свирепых везли в клетках на колесах.

Это были в основном львы и леопарды. Здесь была также пара буйволов и несколько огромных обезьян.

Участники выстроились в сомкнутую фалангу перед Сублатусом, который произнес краткую речь, суля свободу и награду победителям. Затем их, подавленных и угрюмых, вновь увели в темницу.

Дилекта впилась глазами в лица бойцов, выстроившихся перед ложей цезаря, но Максимуса Прекларуса среди них так и не обнаружила. Вытянувшись в струну и затаив дыхание, она застыла в страшном напряжении и не заметила вошедшего в ложу человека, который опустился на скамью рядом с ней.

— Его здесь нет, — произнес мужчина. Девушка мгновенно повернулась.

— Фастус! — воскликнула она. — Откуда ты знаешь, что его нет?

— Так я приказал, — ответил он жестко.

— Он умер? — вскричала Дилекта. — Ты приказал убить его?

— Нет, — опроверг Фастус. — Он в камере живой и невредимый.

— Что с ним будет?

— Его судьба в твоих руках, — сказал Фастус. — Откажись от него, обещай стать моей женой, и я устрою так, что он не появится на арене.

— Твои условия неприемлемы! Я ни за что не пойду на это!

Фастус пожал плечами.

— Как угодно, — произнес он, — но запомни: его жизнь в твоих руках.

— Вооруженный, он не имеет себе равных, — высокомерно произнесла девушка. — Если ему будет суждено принять участие в схватке, он непременно выйдет победителем и получит свободу.

— А бывает, что цезарь ставит безоружных людей против львов, — напомнил ей Фастус. — Так какой же прок от его искусства владеть оружием?

— Но ведь это подлое убийство! — воскликнула девушка.