А едва закончилась церемония, разразилась настоящая буря. Еще ни разу в жизни монахи обители Бопре не слыхивали таких страшных проклятий и ругательств, будто в королевскую глотку вселился сам дьявол. Начался дождь, но король, казалось, даже не заметил непогоды. Целый час, а то и больше, хотя уже протрубил рог, сзывающий к трапезе, он кис под дождем, крупно шагая по монастырскому дворику, шлепая по лужам в своих пуленах с острыми, загнутыми вверх носками... нелепейшая, между нами говоря, обувь, которую они оба с красавцем Карлом Испанским ввели в моду... и за ним, хочешь не хочешь, тащилась под ливнем его свита – мессир Никола Брак, его мажордом, и мессир де Лоррис, и прочие камергеры, и маршал Одрегем, и гигант Иоанн Артуа, все совсем одуревшие и растерянные. За одну только эту прогулку бархата, парчи и мехов было испорчено на несколько тысяч ливров.

– Во Франции нет иного хозяина, кроме меня! – вопил король.– Он у меня сдохнет, этот мерзавец, эта нечисть, этот хорек вонючий; он, видите ли, снюхался со всеми моими врагами, желая извести меня. Ну нет, я сам его раньше уничтожу. Вырву из его груди сердце собственными руками и велю разрубить его зловонное тело – слышите? – на столько частей, чтобы хватило подвесить по кусочку на ворота каждого его замка, которые я имел слабость ему пожаловать.

И чтобы никогда никто слова за него не посмел замолвить, и чтобы никто из вас и в мыслях у себя не держал уговаривать меня с ним помириться. Впрочем, вскоре и поздно будет предстательствовать за этого изменника, а Бланка с Жанной могут хоть целые сутки напролет слезы лить; пусть все узнают, что во Франции нет иного хозяина, кроме меня!

И он все время повторял «нет иного хозяина, кроме меня» так, словно ему самому требовалось убедить себя, что он и впрямь король.

Наконец, отдышавшись и чуть успокоившись, он осведомился, какого именно числа устраивает его осел сынок пир в честь своего зятя, этой змеи подколодной.

– Пятого апреля, в день святой Ирины...

– Пятого апреля, в день святой Ирины,– повторил он, как будто даже такой пустяк ему трудно было запомнить. С минуту он постоял неподвижно, только тряс головой, как лошадь, и капли дождя летели во все стороны с его русых, прилипших к черепу волос.

– Пятого апреля я еду охотиться в Жизор,– заявил он наконец.

Его приближенные давно привыкли к таким резким скачкам в его настроении и поэтому решили, что король уже истощил свой гнев в бурных тирадах и что этим все и кончится. Но потом произошли эти события на пиршестве в Руане... Да-да, конечно, вы слышали о них, но лишь в самых общих чертах. А я расскажу вам об этом поподробнее, но только завтра, потому что сейчас уже поздновато и мы, должно быть, скоро приедем.

Вы заметили, что в разговорах дорога как-то сокращается. Нынче вечером у нас останется времени только поужинать и лечь спать. Завтра прибудем в Оксер, где меня ждут новости и из Авиньона, и из Парижа. Ах да, еще одно слово, Аршамбо. Будьте начеку, если с вами вступит в беседу монсеньор Буржский, он теперь тоже едет с нами. Он мне сильно не по душе, даже сам не знаю почему, но только мне запало в голову, что он снюхался с Капоччи. А если уж вам случится разговаривать с монсеньором, упомяните мельком имя Капоччи, только имя, а потом скажите мне, как он, на ваш взгляд, к этому отнесся.

И впрямь, король Иоанн II отправился в Жизор, оставался там недолго, только захватил с собой сотню копейщиков из местного гарнизона. После чего прямиком поскакал по дороге на Шомон и Понтуаз, дабы создалось впечатление, будто он возвращается в Париж. С собой он взял второго своего сына, герцога Анжуйского, и своего брата, герцога Орлеанского, который скорее походил на его сына, ибо двадцатилетний герцог Орлеанский был на семнадцать лет моложе короля и только на два года старше дофина.

Себе в свитские король взял маршала д’Одрегема, младших своих камергеров Жана д’Андризеля и Ги де Ла Роша, потому что несколькими днями раньше он на время уже отрядил в Руан Лорриса и Никола Брака – под тем предлогом, что посылает их к дофину, чтобы те следили за приготовлениями к пиршеству.

Кто же еще скакал вслед за королем? О, целое воинство, не меньше. Прихватил он с собой также братьев Артуа – Карла и того другого... «моего кузена Иоанна», который всю дорогу держал своего коня прямо у крупа королевского скакуна и на целую голову возвышался над кавалькадой, и еще Луи д’Аркура, который был на ножах со своим братом Жаном и дядей Годфруа и поэтому был на стороне короля. Не буду перечислять вам ловчих и егерей, всех этих Коркийре, Юэ де Бантов и прочих Модетуров. А как же иначе! Король отправляется на охоту и желает, чтобы все было по-королевски пышно, вскакивает на своего любимого неаполитанского резвого коня, выезженного для охоты. Нет ничего удивительного и в том, что он велит следовать за собой личной своей охране под командованием двух молодцов, известных силачей Ангеррана Лалемана и Перрине ле Бюффля. Эта парочка играючи вывернет вам руку из предплечья, просто поздоровавшись с вами... Очень даже хорошо, что король, как и всегда, окружен собственной стражей. И у Святого отца есть также своя стража. И у меня есть тоже охрана, как вы, надо полагать, догадались, видите, они скачут рядом с моими носилками. Я уже так к ним пригляделся, что теперь их даже не замечаю, зато они не спускают с меня глаз.

Единственное, что могло бы насторожить человека, да и то если бы только он пригляделся получше к этим сборам,– почему, спрашивается, у королевских слуг, а именно у Тассена и Пупара Цирюльника, были приторочены к седлам шлем, подшлемник, большой меч – словом, все воинские доспехи короля. А также и присутствие смотрителя непотребных заведений по имени Гийом... Гийом – не помню, как дальше,– который не только наблюдал за порядком во всех злачных местах тех городов, куда прибывает король, но и творил суд именем короля. С тех пор как на престол взошел Иоанн II, работы правосудию заметно прибавилось.

Вместе с ловчими герцогов, пажами, слугами всех этих высокородных сеньоров и копейщиками, захваченными из Жизора, кавалькада насчитывала более двух сотен всадников, причем большинство было вооружено копьями, что, согласитесь, несколько громоздкая компания для того, чтобы загнать одну косулю.

Король направился в сторону Шомон-ан-Вексена, но никто не видел, чтобы он проехал через этот городок. Его войско рассеялось по дороге, как по мановению волшебной палочки. Король махнул прямо, полями, и вышел на север, к Гурнэ-ан-Брей, где и задержался ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы прихватить с собой еще и графа Танкарвилля, пожалуй, единственного из знатных сеньоров Нормандии, который остался верен французской короне лишь потому, что совсем перегрызся с д’Аркурами. Представьте себе, как обомлел Танкарвилль, который поджидал их во главе своих двадцати рыцарей и рассчитывал встретить маршала д’Одрегема, но никак не короля.

– Разве сын мой, дофин, не пригласил вас завтра к себе в Руан, мессир граф?

– Пригласил, государь, но я получил письменный приказ от мессира маршала о том, что он прибудет осмотреть в наших краях крепости, и это избавило меня от созерцания многих ненавистных мне лиц...