Как идеология, отвечающая интересам господствующих классов, евроцентризм обладает огромной живучестью и время от времени овладевает даже массовым сознанием. Однако в противовес евроцентризму и на Западе, и в России многими учеными и философами развивалось представление о человечестве как сложной системе многих культур и цивилизаций. Их разнообразие необходимо не только для здорового развития, но даже и для существования человечества. Критическое отношение к давлению евроцентристских догм было бы на пользу нам всем, включая и наших «западников», и самому Западу.

Как же нам взглянуть на систему культур и цивилизаций беспристрастно, «оторвавшись» от тяготения — евроцентристского интеллектуального аппарата? Как увидеть «сверху» Россию и Запад на цивилизационной карте мира как существенно различные целостности (при наличии многих сходных черт)? Проще всего — через сравнение их структур, выявляя принципиальную несхожесть их главных элементов и связей. Тут многое сделано самими западными мыслителями и учеными, в том числе и теми, которые в своих оценках оставались на позициях — евроцентризма. Для нас здесь неважно, «уважают ли они Россию» или нет. Как они видят ее отличие от Запада — это главное.

Полемизируя в начале 70-х годов с Ж.-П. Сартром о причинах будущего краха СССР, К. Леви-Стросс дал классификацию подходов к видению незападных цивилизаций и культур «из Запада». Наиболее распространенным он считал «империалистический» подход (не вкладывая в это слово ругательного смысла) — втискивание реальности незападного общества в привычные западные понятия и термины. При этом реальность деформируется грубо, до неузнаваемости. Классическим примером такого подхода были, на мой взгляд, рассуждения Т.Е. Гайдара или А.Б. Чубайса о советской экономике.

Второй подход, свойственный обычно марксистам, — «диалектический», когда общество видится через борьбу противоположностей, через какое-то главное противоречие. Так, например, видится незападное общество через призму концепции модернизации. При таком взгляде это общество оказывается ареной столкновения агентов модернизации (как двигателя прогресса) с силами традиционализма как носителями консервативных или даже реакционных устоев. Это — тоже сведение любой культуры к аналогу современного западного общества, осью и условием равновесия которого является дуализм «единства и борьбы противоположностей».

Сам Леви-Стросс пытался развивать третий, «антропологический» подход — создание обширного свода понятий, позволяющих «перевести» сложную, плохо представленную в понятиях западного общг ствоведения действительность традиционного (незападного) общества на язык, доступный мышлению западного человека. Этот подход важен и для нас, потому что нам самим надо именно «переводить» российскую реальность (историческую и актуальную) на язык, доступный мышлению интеллигента, обученного в советском истмате или нынешнем антисоветском либерализме. За последние двадцать лет мы в этом продвинулись, хотя и недостаточно.

Трудов по систематическому сравнительному структурному анализу России и Запада пока нет. Но отдельных «мазков» этой картины в литературе можно собрать много. Вот, например, А. Безансон пишет: «Европа» как целое — постепенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия — часть Европы? Пройдемся по списку главных признаков «европейскости»: средневековая церковь и империя? нет, ничего подобного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Возрождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы» [1].

Кажется, он дает убогий перечень элементов для сравнения. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся цивилизационная конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены — тамплиеры и госпитальеры, францисканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запада, всепроникающую инквизицию, всемирную тайную политическую сеть и систему образования элиты.

Не было этого в России, как не было и многолетних внутриимперских войн европейского типа. Столетняя война, Тридцатилетняя война, война Алой и Белой розы — можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Великого, превративших Европу в «кладбище народов», не было и крестовых походов.

Не было в России феодализма и рыцарства, а быстро установилось самодержавие. В России было немыслимо, чтобы какой-то рыцарский орден вроде Ливонского владел, скажем, половиной Сибири как независимым государством. Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средневековья, не надо было искать образцов в греческой античности. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось— православие не породило в России религиозных войн, уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение. Не было и костров, на которых в Европе в ходе Реформации сожгли около миллиона «ведьм».

Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и масонства (если не считать мимолетных увлечений западнической элиты). Не было «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила западную Африку. Не было опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма — колоссального по мощности «припадка» Запада.

А ведь все это — конституирующие элементы становления современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого настолько весома, что нежелание видеть ее принципиальных отличий от Запада трудно принять за искреннюю близорукость. Системное описание того, чего не было, еще предстоит, и это большая и важная работа. Здесь мы будем говорить о тех необходимых элементах, которые есть и на Западе, и в России, но устроены существенно по-разному.

Не было бы счастья, да несчастье помогло — неолиберальные реформы в России, начатые в самом конце 80-х годов XX века. Это был огромный эксперимент над Россией, который породил большой объем знания, труднодоступного в спокойное время, — на изломе видно строение ломаемой вещи.

Реформы в России стали огромной программой имитации Запада. Это программа замены тех институтов и систем, которые были созданы и построены в собственной культуре, на институты и системы чужой цивилизации, в данном случае— Запада. Такая «замена» чаще всего оборачивается уничтожением.

К. Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными культурами, писал: «Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим» [90, с. 335]. Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и в Китае. Такую дезорганизацию и крах мы видим сегодня в РФ.