— Тогда скажи мне, как это у тебя получается? Как? Это все, что я хочу знать. Разве ты не понимаешь? Ты являешься ответом для всех нас. Ты либо добро, либо зло, и я хочу понять, что ты есть.

— Вы сошли с ума, — сказал Кинг, вырывая руку.

— Ты можешь помочь нам…

— Помогите себе сами. Я забочусь о себе. Вы позаботьтесь о себе. — Кинг заметил, как белый халат доктора Кеннеди болтался на его тощей груди. — Вот, — сказал он, давая ему остаток пачки «Куа». — Покурите. Это хорошо успокаивает нервы, сэр. — Он повернулся на каблуках и крупным шагом зашагал на улицу. Он ненавидел госпитали. Он ненавидел вонь, болезни и беспомощность докторов.

Кинг презирал слабость. Этот доктор, подумал он, припадочный какой-то, сукин сын. Этот псих долго не протянет. Как и Мастерс, бедолага! Хотя, может быть, все-таки он не был бедолагой — он был Мастерсом, но он был слабым и поэтому ни к черту не годился. Мир — это джунгли, выживают сильнейшие, слабые умирают. Либо ты, либо кто-то другой. Это было справедливо. Иного пути нет.

Доктор Кеннеди уставился на сигареты, благословляя свою удачу. Он закурил одну. Все его тело впитывало сладость никотина. Потом он прошел в палатку к Джонни Карстерсу, кавалеру ордена «За безупречную службу», капитану 1-го танкового полка, который был почти трупом.

— Держи, — сказал он, давая ему сигарету.

— А вы-то как, доктор Кеннеди?

— Я не курю, никогда не курил.

— Счастливчик. — Джонни закашлялся от дыма и вместе с мокротой отхаркнул немного крови. От кашля сжался его кишечник, отчего струёй изверглась кровавая жидкость, так как мышцы заднего прохода давно ослабли.

— Док, — сказал Джонни, — пожалуйста, наденьте на меня ботинки. Я должен встать.

Старый доктор поискал ботинки. Разглядеть что-либо было трудно, потому что ночник в палате был тускл и тщательно затемнен.

— Нет здесь никаких ботинок, — сказал он, глядя близоруко на Джонни, который сел на край кровати.

— Ох! Ну тут уж ничего не поделаешь.

— Какие они были?

Слезы тоненькой ниточкой потекли из глаз Джонни.

— Я берег эти ботинки. В них я всю жизнь проходил. Единственное, что у меня осталось.

— Хочешь еще сигарету?

— Докуриваю, спасибо.

Джонни снова лег на свою изгаженную постель.

— Жалко мне ботинок, — сказал он.

Доктор Кеннеди вздохнул, снял свои ботинки без шнурков и надел на ноги Джонни.

— У меня есть еще пара, — соврал он, стоя босиком. Спина его болела.

Джонни пошевелил пальцами ног, наслаждаясь ощущением грубой кожи. Он сделал попытку взглянуть на них, но это оказалось непосильным для него.

— Я умираю, — сказал он.

— Да, — ответил врач. Было время — да было ли оно когда-нибудь? — когда он был обязан соблюдать правила поведения врача у постели умирающего. Сейчас в этом не было смысла.

— Довольно бессмысленно, не правда ли, док? Двадцать два года — и ничего. Из небытия в небытие.

Дуновение ветерка принесло в палату надежду на скорое наступление рассвета.

— Спасибо за то, что одолжили мне ботинки, — сказал Джонни. — Это то, что я всегда сам себе обещал. У мужчины должны быть ботинки.

Он умер.

Доктор Кеннеди снял ботинки с Джонни и обулся.

— Санитар, — крикнул он, увидев одного из них на веранде.

— Слушаю, сэр, — жизнерадостно сказал Стивен, подходя к врачу и держа в левой руке бадью с испражнениями.

— Пришлите похоронную команду забрать еще одного. Ах да, вы можете занять место сержанта Мастерса.

— У меня просто рук на все не хватит, полковник, — возразил Стивен, ставя на пол бадью. — Я должен принести три судна для коек десятой, двадцать третьей и сорок седьмой. А бедному полковнику Хаттону так неудобно. Я только было собрался сменить ему повязки. — Стивен посмотрел на кровать и покачал головой. — Ничего, кроме покойников…

— Такова работа, Стивен. По крайней мере мы можем похоронить их. И чем скорее, тем лучше.

— Я тоже так думаю. Бедные ребята. — Стивен вздохнул и изящно промокнул пот на лбу чистым носовым платком. Потом положил платок в карман белого медицинского комбинезона, подхватил бадью, слегка покачнулся под ее весом и вышел.

Доктор Кеннеди презирал его, презирал его жирные черные волосы, его выбритые подмышки и выбритые ноги. В то же время он не мог винить его. Гомосексуализм был способом выжить. Мужчины дрались из-за Стивена, делились с ним пайками, угощали сигаретами, делали все, лишь бы временно попользоваться его телом. А что же, задавал сам себе вопрос доктор, такого отвратительного в этом? Когда вы думаете о «нормальной половой жизни», клинически это так же отвратительно.

Жесткой рукой он рассеянно почесал мошонку, потому что зуд сегодня был нестерпим. Он непроизвольно коснулся своего полового органа. Он был бесчувственный. Дряблый.

Доктор вспомнил, что уже несколько месяцев у него не было эрекции. Это только из-за плохого питания. Не надо волноваться. Мы выйдем отсюда, будем нормально питаться, все станет на свои места. Мужчина в сорок три года все еще мужчина.

Вернулся Стивен с похоронной командой. Тело положили на носилки и унесли. Стивен поменял единственную простыню. Тут же внесли другие носилки и помогли новому больному лечь на кровать.

Доктор Кеннеди автоматически пощупал его пульс.

— Завтра начнется приступ, — сказал он. — Это просто малярия.

— Да, доктор. — Стивен бодро взглянул на врача. — Дать ему хинина?

— Конечно, дать хинина!

— Простите, полковник, — едко сказал Стивен, вскидывая голову. — Я всего лишь задавал вопрос. Полагается, что только врачи уполномочены назначать лекарства.

— Ну, так дайте ему хинина и ради Бога, Стивен, перестаньте притворяться проклятой бабой.

— Как! — Браслеты Стивена звякнули, когда он задрал нос и повернулся спиной к больному. — Довольно несправедливо бросаться на человека, доктор Кеннеди, когда он старается сделать лучше.

Доктор Кеннеди обругал бы Стивена, но в этот момент в палату вошел доктор Прудомм.

— Добрый вечер, полковник.

— А, привет. — Доктор Кеннеди благодарно повернулся к нему, понимая, что было бы глупостью ругаться со Стивеном. — Все в порядке?

— Да. Можно вас на минутку?

— Конечно.

Прудомм был маленьким, спокойным человеком с куриной грудью, руки его были покрыты пятнами — следами многолетней работы с химикатами. Голос у него был серьезный и спокойный.

— Завтра две операции по поводу аппендицита. Одного только что притащили в пункт первой помощи.