— А я хотел с тобой быть.

Она обернулась и в упор взглянула на него.

— Зачем?

— Да потому что я люблю тебя, дура! — рявкнул он, не сдержавшись.

— А сына не любишь?

— Не вмешивай сюда ребёнка, Марин!

Она устало вздохнула.

— Это бессмысленный разговор, неужели ты не понимаешь? Время прошло, всё изменилось.

— Ты, правда, считаешь, что изменилось? У тебя изменилось?

— Лёша, я тебя прошу, хватит! Что ты пытаешься мне доказать? Что я не права была? Но я была права, я знаю это! А ты просто упрямишься, и всё ищешь какие-то причины!.. Не надо делать из меня отвратительного человека! Я не выгоняла тебя из дома, я не заставляла тебя разводиться со мной! Ты сам!..

— Сам? — рыкнул Асадов. — Тебе так больше нравится думать, да?

— Но ты ушёл! Ты понял меня тогда и…

— Я ушёл, потому что ты умирала рядом со мной, — глухо проговорил он. — Ты мне это сказала, помнишь? Ты сказала, что не можешь быть рядом со мной, для тебя это невыносимо. Что ты умираешь, что ты… — Алексей сглотнул. — Ты с ума сходишь. А я этому причина. Не то, что у нас случилось, а я. И смотрела на меня пустыми глазами. Ты даже не жаловалась мне никогда, не просила помочь… Ты просто умирала и просила уйти. Я ушёл.

Он никогда ей этого не говорил, никогда. Все знали, из-за чего они развелись, и они знали, так, по крайней мере, Марина всегда думала. Это ведь было так просто — ошибка природы, которую нужно хотя бы попытаться исправить, хотя бы для одного из них, чтобы знать, что чувствуешь, когда смотришь в глаза своего ребёнка. Марина была до последнего момента убеждена, что Алексей с ней согласен. Да, было трудно расстаться, разойтись в разные стороны, навсегда. Какое страшное слово — навсегда. Но ведь оно того стоило, раз всё-таки появился чудесный мальчик, у которого папины тёмные глазки. Это было так просто, так понятно, так закономерно, что это, в конце концов, помогло Марине примириться с произошедшим. Что не с ней, не она, что другая сделает её Андрея счастливым, а со всеми воспоминаниями, которые порой обжигали обоих, до сих пор, можно как-то смириться. Потерпеть ещё немного, и всё обязательно пройдёт. А сейчас он говорит ей, что она была не права.

Слёзы текли, приходилось вытирать их рукой, щёки были противно мокрыми и липкими от потёкшего макияжа, а Марина всё равно не могла успокоиться. Только старалась всхлипы сдерживать.

— Я же для тебя… я же всё для тебя… — Снова начала она оправдываться, с ужасом понимая, что никаких других доводов, более веских, у неё и нет.

— А я для тебя, — с горечью проговорил Алексей. — Решил, что раз тебе без меня легче это пережить, раз не помогаю, а только хуже делаю, тогда уйду. Я тоже чуть не умер, но ушёл. Ты ведь никогда не думала об этом, правда? Наверное, решила, что я с радостью в новую жизнь кинулся, детей рожать…

— Прекрати, пожалуйста. У тебя сын… Ты так сына хотел!

— Я от тебя сына хотел! — снова не выдержал и повысил голос Асадов. — От тебя, понимаешь? А когда… вот такое произошло — у нас с тобой произошло, Марин! — я хотел быть с тобой рядом. Но ты не была рядом, ты просто вычеркнула меня из своей жизни, а нашу, нас с тобой, просто перечеркнула, меня не спросив! И на себе крест поставила, а я не мог тебя спасти! Как думаешь, как я себя чувствовал? Последним ничтожеством. Не мог помочь собственной жене! И так выходило, что и ты меня считала ничтожеством, да? Ты готова была выслушивать кого угодно, но не меня.

— Это неправда, Алёш. Всё не так.

— Но ты же мне не говорила как! Только твердила — уходи, уходи, не могу с тобой! — Алексей замолчал, вдруг осознав, что давно уже не слушает её, только говорит. Всё, что так долго копилось, теперь выплёскивалось наружу, превращаясь в обидные слова, а Марина плакала, отвернувшись от него, и только головой качала, не принимая его обвинения.

— Я хотела, чтобы ты был счастлив.

— Без тебя?

— С сыном.

— Без тебя, — повторил Алексей еле слышно. Подошёл и вдруг обнял её. Прижался щекой к её волосам и слабо улыбнулся. — Я не умею так.

Терпеть его прикосновения было невыносимо. Он так давно её не обнимал, не прижимался к ней, не вздыхал — просто так, потому что вздох сам собой вырывается от переизбытка чувств, и сейчас, после всех ужасающих признаний, понимать, что ничего не вернёшь, и при этом чувствовать его руки, тепло, запах — ведь она только недавно поняла, что для неё значит этот запах, он означает нечто своё, родноё, самое важное в жизни, что исчезло безвозвратно, — было ужасно.

— Отпусти меня, пожалуйста, — забормотала она, при этом не делая ни единой попытки освободиться. — Уходи, я с ума сейчас сойду. — И тут же перепугалась до смерти. — Господи, что я говорю?..

А Алексей нервно хохотнул. Его губы заскользили по её щеке, вниз, сам запрокинул ей голову, но в губы поцеловать не решился. Губами прикоснулся к её шее, пальцами провёл по нежной коже, потом сжал Маринин подбородок. Она застонала, не протестующе, а как-то ослаблено, словно сдавалась на его волю и теперь только ему решать, что делать дальше, а Алексей в следующую секунду отпрянул и ушёл, не оборачиваясь.

" " "

Зима началась в один день, как раз накануне дня рождения Марины. Утром проснулась, в окошко выглянула, а всё белым-бело, и прохожие по улице спешили, прикрывая лицо шарфами и руками, одетыми в варежки и перчатки, а не перепрыгивали через лужи. Мороз. Даже не верится. Кажется, зима пришла.

— Зима, мороз! — почти радостно возвестила Калерия Львовна, появляясь в привычное время в квартире. — Никаким глобальным потеплением и не пахнет. А ведь вчера только по телевизору опять им пугали!

Марина улыбнулась.

Она в последние дни чувствовала жуткую усталость и подавленность. Всё больше молчала. Ей было о чём подумать. И если бы Калерия знала, о чём она думает и по какому поводу расстраивается и даже страдает, пришла бы в ужас. Сказала бы:

— Опять? Мы же это пережили!

Марина тоже считала, что пережили. Что всё ясно и ничего нового в её истории быть не может, а поди ж ты. Оказывается, бывшего мужа в своё время спросить забыла, выслушать не захотела, и оказалась со всех сторон виноватой. Она никогда не утверждала, что Асадов счастлив в новом браке, но у него ведь был ребёнок. Его родной ребёнок. Это уже само по себе счастье. А Алексей, кажется, этого не понимает.

Вот если бы у неё был ребёнок, она бы всю свою любовь ему отдала, что угодно бы пережила ради него. А Алексей не понимает… не понимает.

Аркаша появился на кухне уже выбритый, благоухающий новым одеколоном, подошёл и поцеловал Марину в щёку.

— Давно проснулась?

— Давно, — отозвалась Марина, нацепив на лицо улыбку.

— Плохо себя чувствуешь?

— Почему?