Общественности это явно интересно. Как бы откликаясь на данный запрос, с 2016 года создается рейтинг QS с броским названием – «по трудоустройству». Но он по-прежнему включает в основном показатели имидже-расплывчатого толка: например, репутация вуза, сотрудничество с компаниями и т. д., – в общем, то, что во многом определяется PR-работой, а также вкусами экспертов, подобранных составителями рейтингов. Это достаточно далеко расходится с реальной оценкой выпускников работодателями, которые зачастую предпочитают воспитанников отнюдь не самых «раскрученных» вузов. Получается как с девушками: восхищаются одними, гуляют с другими, а женятся на третьих…

Существующее положение дел в системе рейтингов негативно отражается на позициях российских вузов. Лишь немногие российские университеты числятся среди лучших по рейтингам Times Higher Education, QS и ARWU. Государство реагирует на подобное положение вещей программами, которые направлены на улучшение позиций российских университетов в международных рейтингах. Это дает определенные результаты[49]. Но существующие методики оставляют незыблемой ситуацию, когда англоязычные вузы прочно занимают доминирующее положение.

Как резонно отмечала глава Минобрнауки РФ О. Ю. Васильева, статьи наших авторов по социальным наукам «никогда не могут быть напечатаны в иностранных научных журналах по определению. Потому что там иной взгляд на мир никому не нужен»[50]. В связи с этим высказывалась идея собственной оценочной системы, направленной прежде всего на гуманитарные науки.

Действительно, трудно, например, представить себе публикации в англоязычных «рейтинговых» изданиях, где будет что-либо позитивное по истории России. Можно, конечно, попробовать опубликовать статью, где всё рисуется черной краской и рассказывается о вековом русском варварстве… Но позитив должен публиковаться только о западных народах…

Даже без идеологическо-политической составляющей надо признать: мы чужие для довольно сплоченного международного англосаксонского научно-педагогического сообщества. А любых чужих там не очень-то стремятся узнать: нет стимулов. При равных условиях больший доступ к публикациям в международных журналах имеют американцы, англосаксы. Безусловно, российские, малайские, французские ученые тоже имеют доступ, но существенно меньший. Есть ведь понятие социальных связей, социокультурных сетей.

Конечно, можно и нужно стремиться стать своими на этом жестком и конкурентном рынке интеллекта. Например, необходимо бороться, чтобы отдельные ученые, имеющие соответствующий потенциал и возможности, пробивались в мировую научную элиту при помощи университетов и государственных структур. Важно, чтобы наши ученые входили в состав советов ведущих международных научных изданий.

Но надо и трезво осознавать все ограничители в достижении успеха в игре по этим правилам. Чужих слишком далеко не пустят. А если вдруг что-то будет угрожать позициям англоязычных вузов, то можно быть уверенным – правила международных рейтингов нужным образом подкорректируют. В такой ситуации наше стремление улучшить положение отечественных университетов в международных рейтингах представляет собой попытку запрыгнуть в уходящий, а точнее – давно ушедший поезд[51].

При этом попытки догнать последний вагон достаточно затратны. Когда впервые проводились расчеты по программе «5–100», получилось примерно 150 млрд руб. в год на 10 вузов. На старте выделили 9 млрд руб. на 15 вузов[52]. Всего с 2013 по 2016 год было выделено 41,2 млрд руб. на два десятка вузов. Причем, согласно сложившимся правилам продвижения в рейтингах, значительная часть этих затрат должна быть направлена на сферы весьма, мягко скажем, опосредованно связанные с качеством образования.

Практически повсюду в мире в сфере образования сложилась парадоксальная ситуация, когда существует спрос не на знания, а на брендовость диплома. Именно он, а не профессионализм, становится залогом успешного старта карьеры. Поэтому в образовательной среде немалые деньги тратятся на имиджевую составляющую, на поддержание бренда, базирующегося не только и не столько на качестве образования, сколько на позиционировании в обществе, мифологизированной истории, рейтингах и т. д.

Автору довелось несколько раз наблюдать добросовестное изложение зарубежного опыта по улучшению рейтинговой позиции университета. В рамках проекта «5–100» поделиться опытом с отечественными участниками приглашали представителей университетов, поднявшихся в ведущих рейтингах на много десятков мест. Эти люди по нескольку часов рассказывали, как они этого добились.

И у каждого практически весь рассказ сводился к описанию PR-деятельности: как переделывали сайт, как недостатки – очень отдаленное месторасположение – «переоформляли» как достоинства («наши студенты учатся в экологически чистой местности») и т. д. При этом ничего не говорилось об улучшении качества учебного процесса, о совершенствовании знаний/навыков обучающихся и т. д. Нет, только об улучшении имиджа, продвижении в общественное сознание и т. д. В общем, PR и еще раз PR. Вот главный секрет продвижения в рейтингах. Причем, глядя на критерии рейтингов, очень трудно заподозрить представителей западного образования в неискренности или нежелании передавать свой опыт.

Конечно, есть определенная польза от нашего участия в рейтингах. Положительным моментом является и идущая в русле мировых трендов реализация программы «5–100». Международные эксперты в области высшего образования подсчитали, что с 2000 года в 20 странах были запущены более 30 инициатив по достижению выдающихся результатов. Их общая стоимость превышает 40 млрд долл. В результате появилась группа так называемых ускоренных университетов мирового класса. Эти учреждения получили дополнительное финансирование для форсированного развития.

Многие инициативы по достижению выдающихся результатов, включая российский проект «5–100», рассматривают рейтинги как полезный инструмент для мониторинга процесса совершенствования образования[53]. В то же время необходимо понимать все ограничители существующих международных систем рейтингования.