Хлеб испечен, масло и варенья расставлены на столе, Анна и Шарлотта ждут возвращения Джеймса Клэра из гавани. Они проголодались, служанка Бесси покорно ждет у плиты, чтобы сварить яйца, но, не обращая особого внимания ни на голод, ни на бег времени, они сидят перед бюро и на простом листе бумаги выводят чудесные слова: Список Приданого.

— Знаете, матушка, — говорит Шарлотта, — когда мы все закончим, надо послать Питеру письмо и сообщить ему, что я скоро стану миссис Джордж Миддлтон.

— Да, разумеется, — говорит Анна Клэр. — Интересно, ему дадут отпуск, чтобы съездить домой? Его игра на свадьбе очень порадует наши сердца, особенно сердце твоего отца.

— Надеюсь, Джордж ему понравится, — говорит Шарлотта, — и они с Джорджем встретятся с глазу на глаз.

— С глазу на глаз, — замечает Анна, — странный выбор выражения, моя дорогая, разве ты не помнишь, что в глазах Питера, при всей их голубизне, всегда отражается какое-нибудь другое место, куда за ним невозможно последовать?

Шарлотта на минуту задумывается, вспоминая, как брат, чьей красоте она обычно болезненно завидовала, стоит у окна, голова его залита солнцем, и он говорит ей, что уезжает в Ирландию, а позднее, вернувшись, сообщает, что его время в Ирландии закончилось и теперь он едет в Данию, где будет играть в оркестре Его Величества.

Сперва она обрадовалась, но потом, обнаружив, что ей его не хватает, огорчилась. Потом, после встречи с Джорджем Миддлтоном, отсутствие Питера стало ей безразлично, и теперь она надеется лишь на то, что Питер приедет домой в торжественный для нее день.

— Да, — говорит она матери, — конечно, помню. Но это только взгляд. И это вовсе не значит, что он не мог бы сыграть с Джорджем в шары на лужайке Кукэма, разве нет?

Под заголовком «Список Приданого» Анна Клэр уже написала:

12 пар шелковых чулок

12 пар нитяных чулок

5 простых льняных нижних юбок

2 простые жакетки для утра

Она поднимает голову и говорит:

— Шары в Кукэме? Ах, нет, Шарлотта. Конечно, нет.

Из дневника Графини ОʼФингал

«La Dolorosa»

В тот день, когда Питер Клэр приехал в наш дом, в вересковой пустоши я услышала жаворонков и поняла, что вернулась весна.

Следуя совету отца, я послала за музыкантом, но музыкант мне представлялся непременно пожилым человеком с медлительной походкой и в черном камзоле. Когда я увидела стоявшего в холле Питера Клэра, у меня перехватило дыхание.

Казалось, он принадлежит иному миру, миру вне времени, где все живые существа обрели наконец совершенство. В определенные моменты жизни мне доводилось мельком видеть других обитателей этого дивного места: гнедая лошадь на лугу в нескольких милях от Болоньи; ребенок в лохмотьях смотрит на меня из-за прилавка на рынке во Флоренции; молодая женщина, сидя у фонтана, расчесывает волосы. И я всегда знала, что их пребывание среди нас, здесь, на земле, будет кратким, что Бог протянет вниз длань Свою и снова заберет их к Себе прежде, чем они состарятся, познают зло или увидят, насколько страдание может изменить живой человеческий облик.

Когда Питер Клэр отдохнул после путешествия из Англии, я изложила ему все подробности нашей трагедии.

— Верьте мне, мистер Клэр, — сказала я, — когда я говорю, что мой муж некогда был хорошим и достойным человеком. Сейчас он покажется вам жестоким и буйным, как душевнобольной… И тем не менее я не могу поверить, что навсегда он утратил самое главное. Он вновь обретет себя, если только вы будете терпеливы и поможете ему своими музыкальными знаниями и мастерством, каковым, как мне говорили, обладаете.

Питер Клэр ласково посмотрел на меня. Этот взгляд очень меня взволновал, я почувствовала, что краснею, и опустила голову, сделав вид, будто ищу в складках платья веер. Поэтому он не заметил, какое сильное впечатление произвел на меня.

— Графиня ОʼФингал, — сказал он, — вы даже представить себе не можете, насколько я рад узнать, какую задачу мне предстоит выполнить. Всегда, с самого детства, я любил музыку, но никогда не мог точно сказать, почему я чувствую к ней любовь. Мой отец священник, он говорит мне, что музыка выражает стремление души человека — и, следовательно, моей души — к Богу, и это действительно так, я уверен. Однако вопрос «Почему» остается. И ему очень часто сопутствует вопрос «Что». Что есть музыка, и Почему мне настолько безразлично все остальное, что всю свою жизнь я могу отдать ей одной? Но сейчас я вижу, что если каким-то чудом смогу вернуть вашего мужа в рай, куда он ненадолго заглянул в своем сне, то вся работа, проделанная мной до сего дня, не пропала втуне, но, напротив, была лишь подготовкой к этому удивительному мигу откровения.

— О, молитесь, — пылко сказала я, глубоко вглядываясь в синеву глаз Питера Клэра, — молитесь, чтобы это свершилось.

Надежда странная вещь. Она усыпляет. Мы клянемся, что оставили ее, и вот настает день, когда обнаруживаем, что вновь ее рабы.

Так было с Джонни ОʼФингалом, так было со мною.

В вечер приезда Питера Клэра я уговорила Джонни войти в библиотеку, где он сразу увидел, что замок с верджинела снят, а сам инструмент вычищен и готов к тому, чтобы на нем играли.

Без единого слова он сел, и я сказала ему, что приехал один молодой человек, который готов помочь нам в наших горестях.

— Сегодня вечером, — сказала я, — он поиграет нам на лютне. Мы снова услышим музыку в этом погруженном в тишину доме! А потом, завтра, вы вместе с ним возобновите свою работу. Мистер Клэр очень искусен в сочинительстве, и с его помощью вы вновь обретете былое счастье.

Джонни поднял на меня глаза, и я увидела, что в его затуманенном взоре неожиданно загорелся огонек надежды. Загорелся и дрогнул. Я погладила его измученную голову и осторожно положила его руки ему на колено, одна на другую.

Потому что они красивые

Рассказ о сигнальной ракете, взорванной Кристианом во дворе Херредага, вошел в историю. После этого случая дворянство не осмеливалось и дальше игнорировать некоронованного Короля. Высшие сановники не знали, что еще он может натворить, и посему хотели постоянно держать его под наблюдением. В своей борьбе за власть они теперь не могли не учитывать это неуправляемое существо. Они не знали, в какую сторону его может развернуть и сколь многие из них рискуют впасть в немилость. Раньше они не принимали в расчет упрямый характер будущего Короля и его неуемное воображение. Но со времени спасения Брора Брорсона оно воспарило в такие сферы, куда никто не мог за ним последовать. Казалось, он видит мир не таким, каков он есть, но преобразует его в своих мыслях. Один проницательный член Ригсрада сравнил Короля-мальчика с «художником, который пишет картины на невидимом холсте».

На одном заседании Херредага Кристиану показали документы, которые оказались поддельными. Ему сказали, что на водяном знаке стоит дата более ранняя, чем дата основания бумажной фабрики, на бумаге которой составлен документ. Члены Херредага были очень горды тем, что обнаружили подделку благодаря хорошему знанию национальной промышленности, и сидели вокруг большого стола с довольными улыбками на лицах. Человек, совершивший подлог, стоял перед ними в рваной одежде и в наручниках.