Я направился на эспланаду, которая, как теперь, возвышалась над всем городом. Сегодня от прежней виселицы остались лишь три обломка каменных подставок, на которых стояли три столба, соединенные двумя перекладинами, составлявшими виселицу.

Чтобы пройти на эту площадь, которая расположена налево от дороги, если вы идете из Этампа в Париж, и направо, когда вы идете из Парижа в Этамп, – надо было обогнуть башню Гиннет, охранявшую город. Эту башню вы должны знать, кавалер Ленуар. Когда-то ее хотел взорвать Людовик XV, но ему это не удалось. Разрушили только ее верхушку, и теперь башня походила на огромный черный глаз без зрачка. Днем здесь хозяйничали вороны, ночью – совы и филины.

Я шел под их крики и стоны к площади по узкой неровной дороге, проложенной в скале среди кустарников.

Не скажу, чтобы я испытывал страх: человек, верующий в Бога, полагающийся на Его волю, не должен ничего бояться, но я был взволнован.

Слышен был только однообразный стук мельницы в нижней части города, крики сов и филинов да свист ветра в кустарниках. Луна скрылась за темную тучу и окаймляла края облаков беловатой бахромой.

Сердце мое сильно стучало. Мне казалось, что я увижу не то, что должен увидеть, а нечто неожиданное.

Поднявшись до определенной высоты, я начал различать верхушку виселицы, состоявшей из трех столбов и двойной дубовой перекладины, о которой я уже упоминал. К дубовой перекладине крепились железные крестовины, на которых вешают казненных. Я разглядел тело несчастного Артифаля, которое ветер раскачивал в пространстве, и казалось, что это двигается чья-то тень.

И вдруг я остановился. Теперь я ясно видел виселицу от верхушки до основания и какую-то бесформенную массу, передвигавшуюся, подобно животному, на четырех лапах.

Я остановился и спрятался за скалу. Животное это было больше собаки и массивнее волка. Вдруг оно поднялось на задние лапы, и я обнаружил, что это, по выражению Платона, двуногое животное без перьев, то есть человек.

Что могло заставить человека прийти под виселицу в такой час? Пришел ли он с религиозным чувством, молиться, или с нечестивым намерением совершить какое-либо святотатство?

Во всяком случае, я решил держаться в стороне и ждать.

В эту минуту луна вышла из-за облаков и осветила виселицу. И тогда я ясно разглядел человека и все, что он делал.

Человек этот, подняв лестницу, лежавшую на земле, приставил ее к одному из столбов, ближайшему к повешенному. Затем он влез по этой лестнице. Он составлял странную группу с повешенным – живой и мертвец как бы соединились в объятии.

И вдруг раздался ужасный крик. Два тела закачались; потом одно из тел сорвалось с виселицы, а другое осталось висеть, размахивая руками и ногами.

Я не мог понять, что совершилось под позорным сооружением. Было ли то деяние человека или демона, но происходило нечто необычное: душа повешенного взывала о помощи, умоляла о спасении.

Я бросился туда.

Повешенный, на мой взгляд, усиленно шевелился, а внизу, под ним, неподвижно лежало тело, сорвавшееся с виселицы.

Я бросился прежде всего к живому. Быстро взобравшись по ступеням лестницы, я ножом обрезал веревку; повешенный упал наземь, и я соскочил с лестницы.

Повешенный катался в ужасных конвульсиях, другой труп лежал неподвижно.

Я понял, что веревка все еще душит бедного негодяя, и с большим трудом распустил давившую его петлю. Во время этой операции я волей-неволей должен был смотреть в лицо этому человеку и с удивлением узнал в нем палача. Глаза вылезли у него из орбит, лицо посинело, челюсть была почти сворочена, а из груди его вырывалось дыхание, похожее на хрип.

Однако же понемногу воздух проникал в его легкие и вместе с воздухом восстанавливались жизненные функции.

Я прислонил его к большому камню. Через некоторое время он пришел в чувство, повернул шею, кашлянул и посмотрел на меня.

Его удивление было не меньше моего.

– О, господин аббат, – сказал он, – это вы?

– Да, это я.

– А что вы тут делаете? – спросил он.

– А вы зачем тут?

Он почти пришел в себя. Еще раз огляделся, но на этот раз глаза его остановились на трупе.

– А, – сказал он, стараясь встать, – пойдемте, ради бога, пойдемте отсюда, господин аббат!

– Уходите, мой милый, если вам угодно, я же пришел сюда по обязанности.

– Сюда?

– Сюда.

– Какая же это обязанность?

– Несчастный, повешенный вами сегодня, пожелал, чтобы я прочел у подножия виселицы пять раз «Отче наш» и «Богородицу» во спасение его души.

– Во спасение его души? О, господин аббат, вам трудно спасти эту душу. Это сам Сатана.

– Почему сам Сатана?

– Конечно, вы не видели разве, что он со мною сделал?

– Что же он с вами сделал?

– Он меня повесил, черт побери!

– Он вас повесил? Но я считал, напротив, что это вы ему оказали такую печальную услугу.

– Ну да, конечно! Я уверен был, что хорошо его повесил. А оказалось, что ошибся! Но как это он не воспользовался моментом, пока я висел, и не спасся?

Я подошел к трупу и приподнял его. Он был застывший и холодный.

– Да потому, что он мертв, – сказал я.

– Мертв, – повторил палач. – Мертв! А, черт, это еще хуже. В таком случае надо спасаться, господин аббат, надо спасаться!

И он встал.

– Нет, – передумал он, – лучше я останусь, а то он еще, чего доброго, погонится за мной. А вы святой, и вы меня защитите.

– Друг мой, – сказал я палачу, пристально глядя на него, – тут что-то неладно. Вы только что спрашивали меня, зачем я пришел сюда в этот час. В свою очередь, я вас спрашиваю: зачем пришли вы сюда?

– Ах, господин аббат, все равно придется рассказать вам об этом на исповеди или как-то иначе. Ладно! Я и так вам скажу. Но слушайте…

Он попятился назад.

– Что такое?

– А тот там не шевелится?

– Нет, успокойтесь, несчастный совершенно мертв.

– О, совершенно мертв, совершенно мертв… Ну, все равно! Я все же скажу вам, зачем пришел, и если я солгу, он уличит меня, вот и все.

– Говорите…

– Надо сказать, что этот нечестивец слышать не хотел об исповеди. Он лишь время от времени спрашивал: «Приехал ли аббат Мулль?» А ему отвечали: «Нет еще». Он вздыхал, ему предлагали другого священника, а он отвечал: «Нет! Я хочу только аббата Мулля, и никого другого».

У подножия башни Гинетт он остановился:

– Посмотрите-ка, не видно ли аббата Мулля?