Был конец сентября, поэтому сбор плодов уже завершился. Пожелтевшие листья яблонь понемногу опадали на землю под порывами промозглого ветра.

— Так ты со мной или здесь останешься? — вновь повторила Ольга, не спуская с Пентега своих пристальных глаз. — Я жду твоего ответа.

— Повременила бы ты с побегом, лада моя, — проговорил Пентег, неловко топчась на месте. — Ты же знаешь, что я обязан Олегу Ивановичу избавлением от татарской неволи. Не могу я сейчас сбежать от него. Я должен отслужить Олегу Ивановичу верой и правдой, иначе совесть будет грызть меня до конца моих дней.

— Я не могу долго ждать, — хмуро промолвила Ольга, отвернувшись от Пентега. — Олег Иванович погубил моего отца. Жить в его доме для меня есть худшее из зол. Ныне у меня появилась возможность для побега из Рязани. Я не намерена ее упускать.

Шагнув к Ольге, Пентег мягко обнял ее сзади за плечи, укрытые длинной шерстяной накидкой с кистями. От светло-русых волос Ольги, заплетенных в толстую косу, исходил еле уловимый аромат мяты.

— Далеко ли ты уйдешь пешком, — сказал гридень, — подумай сама. Княжеские слуги верхом на конях живо тебя догонят.

— А я не собираюсь бежать посуху, — не оборачиваясь, проговорила Ольга. — Я сяду в челнок и скроюсь из Рязани по воде. Я уже и лодку подходящую присмотрела. Поплыву вниз по Оке до града Мурома. Тамошний князь мне дальний родственник, надеюсь, он приютит меня, сироту.

— Ты не сирота, ведь у тебя есть я, — промолвил Пентег, крепче обняв Ольгу. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я же тоже княжеского рода. Давай вместе уйдем на Волынь, милая. Там находится удел моего отца, который по праву должен мне принадлежать, ведь родитель мой пал в сече с татарами.

— Я согласна стать твоей женой, Пентег. — Ольга повернулась и обвила крепкую шею литовца своими гибкими руками. — Я готова пойти с тобой хоть на край света. Токмо давай сделаем это немедленно, любый мой. Давай уйдем из Рязани уже этой или следующей ночью. Бегство по реке — это самый верный способ, ибо на воде следов не остается.

Преодолевая мучительные колебания, Пентег наконец сдался на уговоры Ольги. Литовец настоял лишь на том, что бежать им лучше не этой ночью, а следующей, поскольку в эту полночь ему заступать в караул. «К тому же для дальнего пути нам нужно запастись изрядным запасом съестного, — резонно заметил Пентег. — Несколько дней нам придется усиленно грести веслами, а на это силушка понадобится».

Находясь в ночном дозоре на бревенчатой стене княжеского детинца, Пентег вновь и вновь прокручивал в памяти свою прожитую жизнь. Скоро ему исполнится двадцать восемь лет. Самое время для обустройства семейного гнезда. Двадцатилетним юнцом Пентег угодил в татарскую неволю, в полной мере хлебнув унижений и побоев за шесть долгих лет рабства. Никто из близких родственников Пентега не попытался вызволить его из неволи при помощи денежного выкупа. Знатных пленников ордынцы весьма охотно отпускают на волю за звонкую монету, используя в таких делах купцов-посредников. Пентег подозревал, что все его братья либо погибли в междоусобных распрях, либо сами пребывают в бедственном положении. Когда ненавистные рабские оковы все-таки упали с рук Пентега благодаря деньгам рязанского князя, то литовец мысленно поклялся преданно служить Олегу Ивановичу, покуда сердце бьется у него в груди.

Теперь получается, что Пентегу придется нарушить свою клятву ради того, чтобы обрести семейное счастье с любимой девушкой. Это был трудный выбор для Пентега, обладавшего благородной душой и не привыкшего платить злом за добро. Ведя мучительный спор с самим собой, Пентег старался уверить себя в том, что иного выхода у них с Ольгой попросту нет. «Олег Иванович не позволит мне жениться на Ольге. Он подыскивает ей жениха среди русских княжичей, — размышлял Пентег, зябко кутаясь в теплый плащ. — Вот и выходит, что нам с Ольгой нужно бежать из Рязани, коль мы желаем быть всегда вместе. Надеюсь, Олег Иванович не сильно озлобится на меня. Все-таки я два года служил ему верой и правдой».

* * *

Стоял сумрачный осенний вечер. Ветер, напоенный густым запахом опавшей сырой листвы, налетал порывами, хлопая ставнями на окнах.

Олег Иванович прогуливался по теремной галерее, укрытой наклонной тесовой кровлей. Эта крытая галерея примыкала к южной и западной стенам терема на уровне второго яруса. В летние погожие дни князь и его приближенные обычно трапезничали и собирались на совет на южной галерее. На ее широкой площадке могли свободно разместиться за длинным столом до двадцати человек.

С наступлением осенних холодов челядинцы уносили столы и скамьи с верхней галереи в нижнюю теремную трапезную, где были сложены две большие печи из речных валунов. Начиная с сентября, слуги каждое утро жгли в печах березовые и сосновые поленья, поддерживая тепло в теремных помещениях.

Тягостные мысли одолевают Олега Ивановича. Целебные травяные снадобья монастырского лекаря не излечили от тяжкого недуга княжича Романа, который угасает на глазах. Оставалось лишь уповать на то, что княжич Роман исцелится чудесным образом, проведя несколько ночей в Чудотворной часовне. Монахи уже свершили все необходимые обряды, прочитав положенные молитвы и окропив внутренние покои часовни святой водой.

Стоя на высокой террасе возле дощатых перил, Олег Иванович смотрел, как четверо бородатых монахов в черных рясах, с черными клобуками на голове несут через двор княжича Романа, уложенного на носилки. Одиннадцатилетний княжич завернут в лисью шубу, на ногах у него красные сафьяновые сапожки, голова покрыта круглой парчовой шапкой с меховой опушкой. Олег Иванович вглядывается в бледное лицо сына с заострившимся носом и с закрытыми глазами, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Горячие слезы выступили на глазах у князя, но он усилием воли не позволил им пролиться.

Чернецы с носилками в руках вышли за ворота и скрылись из виду, заслоненные высоким частоколом. Двое гридней, стоявшие на страже у ворот, опять завели беседу между собой, опираясь на короткие копья. Ветер трепал полы их длинных красных плащей.

Олег Иванович, пройдясь по крытой галерее от угла до угла, собрался было сойти по лестнице в нижние теремные покои. Неожиданно перед ним предстал игумен Севастьян, возникший из темного дверного проема, ведущего к лестничному пролету. Длиннобородый худощавый, как щепка, игумен заговорил с князем о том, что в монастыре под Коломной имеется чудотворная икона Святого Иова, доставленная туда из Москвы самим митрополитом Алексеем.

— Уже немало хворых прихожан исцелились от своих недугов, приложившись устами к этой чудотворной иконе, — сказал игумен Севастьян. — Коль в нашей обители княжич Роман не избавится от своей болезни, то можно будет перевезти его в Голутвин монастырь.

Олег Иванович бросил на игумена недобрый взгляд. Любое упоминание Голутвина монастыря, выстроенного три года тому назад недалеко от Коломны, выводило его из себя. Московский князь Дмитрий ставит укрепленные монастыри на порубежье с Рязанским княжеством, переманивая туда беглых рязанских смердов и холопов. Вроде бы богоугодным делом занимается князь Дмитрий, на деле же всякий пограничный монастырь есть защита для Москвы хоть с южной стороны, хоть с западной.