Остолбеневшие женщины, не обнажавшиеся даже перед собственными мужьями, начали колебаться. Если кто-то раздевался слишком медленно или пытался как-то прикрыть наготу, их избивали до тех пор, пока девушки не подчинялись. Всю изъятую одежду, украшения, часы и деньги сваливали в одну кучу, чтобы потом рассортировать на складе «Канада» в самом центре Аушвица, названном так по ассоциации со страной, богатой разнообразными ресурсами. На складе под постоянным надзором работала группа из тысячи женщин, KanadaKommando, которые должны были перебирать кучу личных вещей в три этажа высотой.

Их задачей было отобрать теплую качественную одежду, чтобы позже ее отмыли, продезинфицировали и отправили в рейх. В складках, швах и подкладках они искали зашитое золото, банкноты, драгоценные камни и украшения. Во время этого обыска они часто находили фотографии с семейных празднеств и снимки своих близких, которые нужно было сложить в стопку для дальнейшего сожжения (некоторые фото, однако, девушкам удалось спрятать у себя и спасти).

Когда новоприбывшие были раздеты, их снова построили и направили в комнату, где уже натренированные пальцы проверили каждое отверстие в их телах на предмет спрятанных ценных вещей. Находились люди, которые в страхе все потерять просили своих дантистов спрятать драгоценности в коронках. Некоторые прятали драгоценности во влагалищах. Почти все удалось найти и изъять. После проверки женщин повели на стрижку, как овец, где в ожидании уже шумели электробритвы.

Женщины повесили головы и со слезами на глазах наблюдали, как их локоны, некогда бережно уложенные и завитые, собирали в пакеты. Волосы были их коронами, неотъемлемой частью женственности, а когда пальцы касались лысого черепа, оставалось чувство беззащитности и отчаяния. В следующей комнате их ставили на подмостки, где сбривали оставшуюся растительность с подмышек и лобков, но из-за спешки далеко не все сбривали полностью.

Подобные меры предпринимались, чтобы сразу же определить людей в заключенных и из-за риска распространения вшей. Этот процесс дегуманизации тупым лезвием был одним из самых шокирующих зрелищ в жизни словацких женщин, оказавшихся в нацистской западне. Девушки были лишены одежды, волос, личности и достоинства, и страдали от зудящих порезов на голове с клоками недостриженных волос. Друзья и родственники жались друг к другу, стискивали в объятиях, потому что стоило только отпустить человека от себя, он сливался с остальными, «потерявшими человеческий облик».

Людей становилось слишком много, и их погнали на площадку под открытым небом на первое построение и проверку Менгеле, главного врача женского лагеря в Биркенау. От холода и скользящего по лысой голове ветра у всех перехватило дыхание. Их выстроили в колонну по пять для дальнейшего осмотра. Женщины не могли смотреть друг другу в глаза, каждая чувствовала себя растоптанной. Они увязали в холодной грязи, а окружающий мир говорил, что прежнюю жизнь уже ничто не вернет.

Где сейчас их родные и близкие, утонувшие в ночи? Что стало с их некогда беззаботной жизнью? Приска была на грани помешательства. Вокруг нее тряслось множество таких же несчастных, угодивших в безумие и ужас Аушвица, дьявольский запах которого навсегда пропитал их легкие.

По мере продвижения Менгеле по рядам девушка заметила, как он выбирает из рядов людей с очевидными шрамами и травмами. Иногда казалось, что он выбирает кого-то, просто потому что не понравилось лицо. Услышав его вопросы, обращенные к стоящим впереди, Приска уже знала, что ее спросят о беременности. Она старалась держаться как можно более прямо и дерзко, хотя в глубине души была как никогда напугана и унижена.

Внезапно он остановился рядом с ней, улыбаясь и так близко, что она чувствовала запах его крема после бритья.

Она подняла голову. Совершенно неуместно красивый в своей униформе, Менгеле осмотрел ее с ног до головы, и, казалось, был впечатлен ее здоровым видом, по сравнению с сотнями тощих женщин вокруг, от которых остались лишь кожа да кости.

Уже тогда Приска понимала, что ему нельзя доверять. В лагерь их с Тибором везли, как животных. Им не давали ни еды, ни воды, кричали на них, били. Вырвав из заботливых рук мужа, ее лишили всякого достоинства и окружили презрением. Если Гитлер действительно собирался освободить Европу от евреев, то нерожденного еврейского ребенка уж точно не пожалеют.

Пока Менгеле изучал ее неморгающими глазами, оставалось лишь мгновение, чтобы решиться. Как только он задал свой вопрос, Приска подняла глаза.

«Нет», – уверенно ответила она, не желая показывать, что знает язык, которым он и его когорта так кичатся. Ее сердце бешено стучало о ребра. Она сознавала, что если позже ее ложь раскроется – а она обязательно раскроется, если она останется в заключении, – то последствия будут очень суровыми. После короткой паузы доктор со степенью по антропологии и претензиями на то, чтобы стать великим ученым, равнодушно прошел к следующей девушке в ряду.

После осмотра Приску вместе с остальными женщинами повели в общественные душевые, с множеством окон и особой Т-образной планировкой, вмещающие лишь тот небольшой процент узников, которых определили на работы. По-прежнему голых женщин отвели в бетонные душевые комнаты, где над ними стояли все те же надсмотрщики, оскорбляя и унижая заключенных в попытке подлизаться к офицерам. Ожидание обнаженных женщин, стоявших босиком на холодном кафельном полу, было невыносимо тягостным.

Внезапно сверху на них полилась обжигающе горячая вода, женщины закричали. Запрокинув головы, они пытались утолить жажду, но вода в Биркенау была непригодна для питья, и вскоре все отплевывались от грязной соленой жидкости. Ни мыла, ни полотенец не было, но надсмотрщики опрыскали заключенных жгучим дезинфектантом, который болезненно проникал в каждую ссадину и порез. Вода выплескивалась струями, то горячая, то холодная, но женщины делали все возможное, чтобы смыть с кожи запах страха. Кричащие сторожа поторапливали проходить в следующую комнату, где девушкам дали обсохнуть пару минут. После этого их провели по коридору в комнату размером с ту, где они раздевались, а из нее – в отхожее место без дверей.

Женщин распределяли по пять человек на одну дыру в полу, от которой они в ужасе отшатывались из-за чудовищного аммиачного запаха. Им постоянно угрожали дубинками, бумаги не было, и поэтому многие так и не смогли облегчиться, прежде чем их вытолкнули наружу. Напуганных и смущенных женщин отправляли в соседнюю комнату, где обнаружилась огромная куча забракованных вещей. Каждой входящей бросали одну или две вещи из этой горы тряпья. Не глядя в глаза и непрестанно изучая разнородную массу сваленной одежды, те, от чьего выбора зависели жизнь и смерть, бросили Приске какую-то обувь и мешковатое прямое платье из крепкой черной ткани, за что она была безмерно благодарна. Многие были менее удачливы, и им доставались совершенно неподходящие вещи, например, платья на несколько размеров меньше необходимого, мужская одежда или даже атласные халаты. При других обстоятельствах это могло бы быть даже забавно. Но в тот момент, натянув на влажные тела свои странные тюремные робы и оглядываясь на окружающих, все испытывали предчувствие чего-то невыразимо страшного.