Некоторые основания для беспокойства у Сидэхара были. В мае 1925 г. японская миссия в Китае окольным путем получила запись доклада В.Л. Коппа, назначенного полпредом в Токио, с которым тот якобы выступил 17 апреля 1925 г. на заседании «Политбюро Харбинского губкома» , следуя к новому месту службы. Аутентичность этого документа, сохранившегося в японских архивах в двух машинописных вариантах (оба с огромным количеством опечаток и без каких-либо служебных отметок), вызывает сомнения. Возможно, он – как многие фальшивки тех лет, вроде «письма Зиновьева», – происходит из эмигрантских кругов, стремившихся любой ценой предотвратить нормализацию отношений «красной России» с другими странами. Если верить записи, Копп сказал, что договор с Японией – всего лишь «предверие дружбы с Америкой» и что «по достижению благоприятного положения с Америкой он будет представлять для нас мифический лоскуток бумаги, дающий возможность легального существования руководящего органа авангарда международной революции». Однако, отметил он, текущую политическую работу внутри страны Коминтерн оставляет местным социалистам, «оказывая им лишь моральную поддержку в устранении некоторых дефектов, допущенных японскими рабочими в организационном строительстве, и то в крайнем случае» [Русский текст из Архива МИД Японии (см. примечание 13 к этой главе).]. С одной стороны, сказанное вполне соответствует атлантистской ориентации Коппа. С другой, явно противоречит линии «группы Литвинова» на невмешательство советских дипломатов во внутренние дела других стран, от чего, напомню, вовсе не отказывались их оппоненты Чичерин и Карахан. В опубликованных документах политбюро и Коминтерна никаких отголосков этой истории нет, так что «доклад Коппа», возможно, не более достоверен, чем «дневники Литвинова». Однако активная разведывательная работа, проводившаяся все эти годы под «крышей» советского полпредства в Токио, – бесспорный факт.

Гото, как известно, стремился не участвовать в межпартийной борьбе, но ориентировался на партию Сэйюкай, которая к моменту подписания Пекинской конценции оказалась в оппозиции. Да и к новому премьеру Като Такааки (однофамилец покойного Като Томосабуро) он испытывал антипатию. Но это не значит, что Гото остался в стороне от Большой Политики, в том числе и от советско-японских отношений. В марте 1924 г. он опубликовал небольшую статью «Изучение новой России», в которой рассматривал постепенно активизировавшуюся большевистскую дипломатию в Азии как противовес англо-американской и призывал к скорейшему возобновлению японо-советских переговоров.[109] В феврале 1924 г. Советский Союз был официально признан Великобританией и Италией, чуть позже Францией и еще целым рядом стран, что, конечно, подталкивало МИД Японии к более активным действиям. Когда пекинские переговоры успешно завершились, Гото откликнулся на это событие статьей «О восстановлении японо-российских отношений»,[110] где дал их обзор за последние двадцать лет через призму собственной деятельности, включая переговоры с Иоффе. Гото указывал, что ни содержание марксистской доктрины, ни политический характер большевистского режима не являются непреодолимыми препятствиями для партнерства с Россией, покуда коммунистическая пропаганда не угрожает внутреннему положению Японии. Но и она, продолжал он, вовсе не так страшна: коммунистические партии существуют и ведут пропаганду во многих странах Европы, не выходя за рамки законности, а если их деятельность начинает угрожать национальной безопасности, власти успешно пресекают ее. В бытность министром внутренних дел, Гото не отличался ни особой мягкостью, ни особой суровостью к радикалам, умело используя и левых, и правых; однако его прорусские, а позднее и просоветские симпатии ни в коей мере не делали его покровителем японских социалистов или коммунистов.

После установления дипломатических отношений между Японией и СССР Гото активно общался с советскими дипломатами в Токио и несколько раз писал Чичерину в Москву, но основным содержанием его деятельности в этот период стали экономические вопросы. Он выступал как неофициальное лицо, представляющее интересы общественности и деловых кругов. В 1926 г. возглавлявшееся им Японо-российское общество было преобразовано в общенациональное, а затем переименовано в Японо-советское. Гото был бессменным председателем его правления до самой смерти. Президентом (фактически почетным председателем) общества стал принц Канъин (с 1923 г. старейший член императорского дома, позднее фельдмаршал и начальник Генерального штаба армии), который оставался на этом посту до 1939 г. В его правление вошли видные представители деловых кругов Такахаси и Иноуэ (оба неоднократно были министрами финансов и оба пали от руки террористов), бывший министр иностранных дел Исии, влиятельный член совета директоров ЮМЖД барон Окура и другие известные люди.

Обширные связи и хорошая репутация в глазах советских руководителей делали Гото идеальной фигурой для контактов с Москвой. Пока не опубликованы документы 1925-1927 гг. из российских архивов (в японских публикациях они тоже отсутствуют), приходится довольствоваться данными работы Л.Н. Кутакова, имевшего возможность изучить эти источники.

«Поздней весной 1925 г. Гото писал Г.В. Чичерину: «Элемент экономики играет в японо-русских отношениях важную роль, которая должна будет иметь значение также и в мировой политике. Недавняя поездка по Маньчжурии особенно укрепила мое убеждение в том, что лишь совместная деятельность трех государств – Японии, России и Китая – создает возможность экономического использования дальневосточного континента и обеспечит мир на Дальнем Востоке». Гото откровенно высказывался о планах использования богатств Сибири: «У меня самого имеется экономическая программа, которая преследует цель эксплуатации природных богатств Сибири путем дружеской совместной работы обоих народов». 18 июня 1925 г. Гото в беседе с советским полпредом заявил, что он занят разработкой крупного плана по привлечению японских компаний к разработке естественных богатств Дальнего Востока. На первое место Гото поставил вопрос о возможности японской эмиграции в Сибирь или на Дальний Восток. В эмиграции он видел единственный выход для двух миллионов японских безработных. Но в Сибирь, «где климатические условия сильно разнятся от наших, в настоящее время захотят поехать не более 5 тыс. семей». Гото полагал, что финансирование переселения возьмет на себя японское правительство, выделив по 1-1,5 тыс. иен на каждую семью. Переселенческий банк, который будет их финансировать, отпустит на условиях долгосрочного кредита сельскохозяйственные машины и орудия также советским переселенцам. Гото признался, что правительственные круги с большим недоверием отнеслись к возможности осуществления его плана. В дальнейшем Гото и созданное для осуществления эмиграции Восточноазиатское культивационное общество заявили о необходимости получения в концессию для этой цели 800 тыс. га. Позднее японцами был предложен и район для освоения близ озера Ханка и реки Южной Уссури. Гото и поддерживающие его круги стремились к экономическому подчинению богатых районов Сибири.