– И как?

– Спасибо тебе, – сказал он, но продолжать тему не стал. Осталась ли пригласившая его девушка под впечатлением? Впилась ли она в него губами так, словно от этого зависела ее жизнь? Упросила ли его отдать ей эту рубашку, как сделала бы любая нормальная влюбленная дурочка?

Я не спросила, а Люк ничего не рассказал.

Мы молча вернулись к нашему столику.

Я отвезла домой Наоми, а потом Мэл, всю дорогу грызя себя изнутри.

Почему, почему, почему мне не хватило храбрости его поцеловать?

Почему я такая помешанная идиотка?

Почему я такая помешанная идиотка, у которой кишка тонка сделать то, о чем она мечтает больше всего на свете?

Я попрощалась со всеми и осталась сидеть в машине Мэл, когда на меня вдруг снизошло озарение.

Мэл сказала мне поехать домой на машине, вернуть ее завтра, а потом попросить кого-то из мальчиков подвезти меня до дома.

Я могла так и поступить.

Я могла отъехать от ее дома, отправиться домой и забыть, что этот вечер вообще был в моей жизни.

Или я могла совершить поступок, достойный слов Мэл, которые я собиралась однажды набить на своем теле.

«Я хочу каждое мгновение провести счастливой, благодарной, красиво одетой и храброй – насколько это только возможно».

Мне хотелось быть храброй и, хотя у меня были все основания полагать, что Мэл ничего такого не имела в виду, я снова и снова повторяла эти слова для мотивации.

Я достала из сумочки телефон и написала Люку сообщение.

Можешь выйти на секундочку?

Ответ пришел на удивление быстро.

Конечно. Куда?

Я закусила губу.

На дорогу перед домом?

Хорошо, – написал он.

Я выскочила из машины Мэл и подошла к входной двери. На улице поднялся небольшой ветерок, и я обхватила себя руками. Топ без рукавов и напускная храбрость ничуть не согревали и не давали чувства защищенности.

Несколько невыносимых минут спустя дверь открылась, и на пороге показался Люк. Он наклонился к недовольной Сидни, запрещая ей выходить на улицу. Он уже успел переодеться в пижамные штаны и толстовку. Я могла бы поставить деньги на то, что, когда я прислала ему СМС, толстовки на нем не было, но насчет штанов я по-прежнему сомневалась.

Он бросил на меня любопытный взгляд. Возможно, он удивился, что я ждала его у двери, хотя написала выйти на дорогу. Возможно, он думал, что я уже должна была быть дома.

Как бы то ни было, я сделала шаг вперед.

– Извини, пожалуйста. Просто мне нужно кое-что сделать, а иначе придется изобрести способ, как пнуть саму себя под задницу, а потом повторять эту операцию снова и снова, – выпалила я.

Лицо Люка озарила веселая улыбка.

– Хорошо, – проговорил он.

– Хорошо, – отозвалась я, с отчаянно бьющимся сердцем подходя к нему еще на один шаг ближе.

А потом я это сделала.

Встала на цыпочки и поцеловала его, рассказав обо всем, о чем так хотела сказать все эти годы.

Конечно, я застала его врасплох, но он быстро отошел от потрясения и осторожно отстранил меня от себя.

– Джесси, – очень-очень грустно прошептал он. Мы по-прежнему стояли так близко друг к другу, что наши лбы касались друг друга. – Я не могу.

СЕЙЧАС

Мне нужна машина времени.

Мне нужно найти способ вернуться на несколько часов назад, к началу нашего с Люком разговора, чтобы сказать ему, что его план – вершина идиотизма. Мы хотим порадовать Мэл, притворяясь, что мы – пара?

Такое просто невозможно провернуть.

К тому же Мэл ни за что нам не поверит. Мы слишком… не пара, и это очевидно.

Он почти на меня не смотрит. И, честно говоря, это, может быть, даже к лучшему.

Ему не нужны лишние напоминания о том, как сильно он теперь меня ненавидит, да и мне тоже.

Я дважды стучу в дверь Эрни и кричу:

– Эрни, можно войти?

– Уж пожалуйста. Я разговариваю сам с собой вот уже пятьдесят семь лет, и мне начинает казаться, что это странно, – отзывается он.

Я широко улыбаюсь и вхожу в его квартирку. Он сидит в своем любимом кресле-качалке и, надвинув очки на нос, читает что-то, написанное на листочке бумаги.

– Я все время разговариваю сама с собой. В этом нет ничего странного, – комментирую я его слова.

– Ну, я бы не назвал тебя образцом нормальности, – язвительно замечает он. – Да и к тому же меня не это беспокоит. Проблема в том, что я сам себе отвечаю!

Я смеюсь и устраиваюсь на диване неподалеку от него.

– Что читаете?

– Письмо от правнука. – Эрни печально качает головой. – Он чудесный мальчик, но не знаю, как он переживет школу с таким-то именем. Юстас.

– Может, он придумает какое-нибудь сокращение, – предполагаю я, но Эрни только отмахивается.

– Какое? Ю? Стас? – Он складывает письмо и бережно кладет его перед собой на кофейный столик. – Ну да ладно. Его мать говорит, что рожала его два с половиной дня, а значит, он это заслужил.

Я улыбаюсь.

– Когда они все к вам приедут? На праздники?

Эрни качает головой.

– Надеюсь, к тому времени здесь уже не будет ни меня, ни тебя. Особенно тебя.

Я знаю, что он шутит, но у меня все равно сжимается сердце.

– Не смотри на меня так, – говорит он. – Вот в мое время девочки твоего возраста… и мальчики твоего возраста… Что мы только не делали. Эх, молодежь транжирит свою молодость!

– Я тоже много чего делаю, – с вызовом отвечаю я.

– Что, например? – спрашивает он, и в его глазах загорается искренний интерес.

– На выходных я ходила на вечеринку. Потом бегала в парке. В будние дни, прежде чем прийти к вам, я работаю в летнем лагере.

Эрни выглядит разочарованным.

– Что за безудержное веселье. С такой жизнью ты можешь запросто заселяться в соседнюю квартиру.

– Это было бы здорово. Вы наверняка прекрасный сосед.

– Я тоже так думаю, но Кларисса говорит, что не может уснуть из-за моего храпа – и из-за вечного стука.

– Из-за стука? – переспрашиваю я. – Это как-то… странно? Вы ходите по ночам?

– Нет, я бросаю о стену теннисный мячик, – говорит он и указывает на стену, которая отделяет квартиру Эрни от соседской. – Врач говорит, что это полезно для моего больного плеча.

Я вздыхаю, а Эрни изображает злодейский смешок.