И они учились делать все: ловить рыбу, выкапывать коренья, сладкие на вкус, взбираться на головокружительную высоту за кокосовыми орехами и многое другое. Внешность их изменилась – они покрылись ровным тропическим загаром, предварительно по нескольку раз сильно обгорев. Но они не сдавались, они учились жить по-новому. Вскоре их объединяло уже не общее несчастье, а что-то другое, далекое от предыдущих отношений.

Прошло несколько лет. В глубине острова по ржавой машине лазали двое мальчишек, обнаженных и загорелых до черноты. Оба были копией своего отца, сидевшего рядом в вынутом из машины кресле. У входа в небольшое бунгало Мария разделывала рыбу, изредка поглядывая на расшалившихся сыновей.

Жизнь продолжалась. Рем и Мария уже редко вспоминали о том, как они сюда попали. Каждодневные трудности, забота о детях вычеркнули из памяти то прошлое, казавшееся сейчас каким-то праздным и беззаботным.

С самого утра Рем отправлялся на обход своих владений. Вынимал из силков пойманных птиц, проверял, не попалась ли какая рыба в замысловато сплетенные для ловли короба.

Перед самым заходом солнца они всей семьей выходили на берег и любовались погружением светила в бездонные воды океана. А когда возвращались, Мария укладывала детей спать, а Рем садился в автомобильное кресло и думал неведомо о чем. С ними на острове поселилось счастье.

…Тот день не был похож на другие. Ремом овладело чувство непонятного волнения, какой-то тоски, он вернулся раньше обычного, даже не проверив короба для рыб. Дети, как всегда, играли возле машины, а Мария возилась в бунгало. Рем поднял с земли кресло, вставил его в машину, потом сел в нее сам. Взялся руками за руль и, изображая рычание мотора, принялся рулить, к великому удовольствию детей.

Услышав непонятные звуки, Мария вышла из бунгало и весело рассмеялась. Рем шутливо предложил:

– Мадам, присаживайтесь, куда вас отвезти?

Мария поддержала его желание поиграть, села рядом и не успела ничего произнести, как их ослепила вспышка в тысячу молний…

Машина стояла на краю дороги. С неба сплошным потоком лил дождь. Они сидели в машине и молча смотрели друг другу в глаза, а вокруг вместо пальм и бесконечного океана миллионами огней сверкал город. Рем и Мария в ужасе выскочили из машины и замерли.

Дождь лил и лил. Мимо проносились автомобили, чуть притормаживая, чтобы посмотреть на двух чудаков, стоявших под проливным дождем.

Вскоре дождь кончился, а эти двое все стояли и стояли.

Солнце ярко и торжественно проплыло по небосводу и скрылось за снежной вершиной Черной горы. Еще некоторое время его лучи переливались миллиардами бриллиантов, купаясь в снежной пыли, но скоро исчезли в ночи, лизнув на прощание облака, и ночной свечой на небе зажглась луна. Она скользила над остроконечными вершинами, проверяя, все ли спокойно в ее царстве. Лунный свет обволакивал все вокруг ровным и, казалось, пушистым желтым цветом. На мгновение ночная повелительница застыла над снежной вершиной Черной горы, осветив свинцово-серое облако, преданной собакой лежащее у ее подножья, и продолжила свой царственный путь.

Лучи солнца, вызванные пением тысячи соловьев, разбудили это царство покоя. Вокруг все зашуршало, зашевелилось и ожило. Над Черной горой таяло облако, нашедшее приют у ее подножья, а под ним на земле лежали два существа – он и она. Наступал день.

Первым зашевелился мужчина; он приподнял голову, удивленно оглядывая незнакомую местность. Потом, как будто что-то вспомнив, быстро вскочил и стал озираться по сторонам. По растерянному выражению его лица было видно: случилось непоправимое. Взгляд его поднялся к небу. Там исчезало некогда огромное свинцово-серое облако. Он простер к нему руки, начал что-то говорить. По щекам его текли слезы, но он не обращал на них внимания, просто говорил, говорил, говорил…

Облако стало менять свой цвет, необычайно ярко побелело и исчезло. Он еще долго смотрел в прозрачно-голубое небо, словно что-то ища. Потом взгляд его опустился на лежащую женщину. Несколько раз он осмотрел ее с головы до ног. С сожалением покачал головой, повернулся и пошел в сторону леса, где птицы, заливаясь в сладостном пении, славили наступивший день, а звери с удивлением и без боязни смотрели на человека, впервые ступившего в этот девственный лес.

Но человек шел, не слыша этого пения и не замечая зверей, весь погруженный в свои мысли. Только когда за спиной хрустнула сломанная ветка, он обернулся и увидел женщину. Вид у нее был испуганный и потерянный, всем своим существом она выражала полную преданность. Мужчина посмотрел на нее, ничего не сказав, и пошел дальше, а она побрела за ним. Шли они долго, не зная своего пути, ни его начала, ни его конца – он впереди, она за ним. И только когда наступил вечер, они вышли на поляну с другой стороны Черной горы. Сооружение, созданное природой или еще кем-то, стояло у края леса. Он подошел ко входу в него, заглянул внутрь. Там было сухо и тепло.

Женщина сидела снаружи, с надеждой ожидая, что он позовет ее. Но он, казалось, просто забыл о ней. Вскоре тяжелый сон сомкнул его веки. На его лице отражались переживания, иногда он счастливо улыбался, но тут же вновь хмурился, и его лицо искажала гримаса бесконечного страдания. Вдруг его глаза, покрытые пеленой сна, открылись. Он вскочил и бросился, не разбирая и не видя пути, в лесные заросли, сотрясая воздух пронзительным молящим криком: «Отец, прости!» Крик долетал до крутых горных вершин, разбивался о них и улетал в небо эхом: «Прости, прости, прости…»

Женщина нашла его только утром. Все его лицо было иссечено ветками ночного леса, тело покрыто кровоподтеками. Он лежал, не шевелясь, с открытыми глазами, лицом вверх, на том самом месте, где очнулся в первое утро. Она опустилась перед ним на колени, протянула руку, желая дотронуться до его плеча, но, чего-то испугавшись, закрыла лицо руками. Плечи ее содрогнулись в беззвучном плаче.

Когда мужчина очнулся, она еще продолжала стоять на коленях и плакать. На его лице промелькнуло выражение сострадания, он нагнулся к ней, взял за руки и отнял их от лица. Нежно провел пальцами по ее щеке, помог подняться, обнял за плечи, и они вместе пошли к своему убежищу.

Прошел год, а может, и два. На большом поле возле Черной горы колосились хлеба. Рядом с полем паслись прирученные животные.

Из небольшого домика раздался тоненький детский плач. На порог вышел мужчина, держа на руках маленький розовый комочек. Он поднял его высоко над головой и произнес: «Пусть имя твое будет Каин»…

Фарбус долго возился с палитрой, а потом в одно мгновение начертил посреди неба огромную и разноцветную, как хвост павлина, радугу, внимательно к ней присмотрелся, и что-то ему не понравилось. Тогда он рассердился и волшебной кистью стер свое произведение с небес, намалевав серо-черные тучи, под стать своему настроению. С неба закапал нудный дождь, и Фарбус улетел на берег моря помогать начинающему поэту сочинять стихи, незаметно нашептывая рифму в его оттопыренные уши. Слог и рифма были великолепны, но настроение стихов было плаксивое, как этот унылый дождь. Но поэт остался доволен собой и быстрей побежал домой, чтобы записать на бумаге то, что он «сочинил».