Слова Софи предполагали некоторый драматизм происходящего — но она произносила их без особого выражения, засекая время по часам и делая большие паузы между словами.

Потом она села за столик — и пригласила меня сесть рядом.

— Пьем чай, — сказала она своим обычным голосом — и действительно принялась заваривать чай в блестящих химической чистотой стеклянных сосудах, стоявших перед ней на подносе.

Я устроился в кресле напротив.

— Что тут происходит?

— Видишь ли, — сказала она, — граф Дракула был не только донжуаном, но и женоненавистником, что является довольно обычным сочетанием. Он знал, на какие клапаны женского сердца следует нажать, чтобы быстро добиться желаемого. Но он повторил ритуал соблазнения столько раз в своей жизни, что постепенно стал испытывать от него смертную тоску. В конце концов он решил, в полном соответствии с модой позапрошлого века, механизировать его.

— Как можно механизировать соблазнение?

Софи поглядела на часы и сделала гримасу, которая должна была изображать серьезное мужское лицо.

— Ты хочешь знать, — заговорила она басом, — кто именно меня проклял? Не спрашивай. Темные тайны вампиров не сделают тебя счастливой, милое дитя. Твой чистый и светлый ум не вместит ужаса этой ледяной ночи… Нет, тебе не следует знать…

Реплики соблазняемого создания никто не озвучивал, но они были предельно понятны и так.

Я услышал тихий скрежет. А потом заметил, что пол пришел в движение. Он начал опускаться — и мы вместе с ним. Кровать, однако, оставалась на месте.

Софи, как и положено соблазнителю, сохраняла спокойствие и улыбалась.

— Не бойся, дитя, — пробасила она. — Мы еще не на дне ада… Пока…

— Он что, действительно это говорил? — спросил я.

— Угу. Изверг, конечно.

Шахта, в которую мы погружались под клацанье невидимых шестерен, делалась все глубже. То, что было раньше плитами пола, оказалось плоскими верхушками четырехугольных колонн. Кровать-крокодил теперь нависала над нами — казалось, мы смотрим снизу на огромную морду древней рептилии. Плиты пола образовали что-то вроде ведущей вверх лестницы — по ней еще можно было вернуться к бархатным зубам.

Софи поглядела на часы.

— Пропасть… — сказала она басом. — О, если бы я мог просто забыться навек в этой бездне… Но мне уготовано иное…

Прошла еще пара секунд, потом что-то булькнуло, и на самой низкой плите пола стала собираться темная лужа. Жидкость быстро поднималась — и скоро затопила несколько плит. Она была красной. Темно-красной.

— Зачем он это придумал? — спросил я.

— Дракула говорил, что его унижает необходимость предкоитальной лжи. И старался свести к минимуму все, как он выражался, лицемерные мелодрамы.

— Вот таким образом? — спросил я, кивнув на красную лужу, постепенно поднимающуюся к нашим ногам. — А не слишком хлопотно?

— Если ради одного случая, да. Но у него все было поставлено на поток. Он эксплуатировал созданный им романтический ореол многие десятилетия. Если не века. Его итальянские и греческие приключения когда-то вдохновили Джона Полидори на первый значимый образ сексуально активного вампира-аристократа. Многие сегодня понимают это как аллегорию британского колониализма, но действительность куда проще…

Я вспомнил стихи из школы. Это был один из тех редких случаев, когда я твердо знал, кто написал запомнившиеся мне строчки.

— «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы. И стал теперь ее кумир или задумчивый вампир, или…» Кто-то там еще, — сказал я. — Пушкин.

— Вот видишь, даже до ваших сугробов докатилось. Дракула старался не отходить от образа без крайней нужды. Плащ с красной изнанкой, накладные, извиняюсь за выражение, клыки — все это ввел в моду именно он. Цинично, конечно. Однако работало лучше, чем все сегодняшние методики пикапа.

Я вспомнил, как мой учитель Локи определял «пикап» — «совокупность подлых ухваток и циничных хитростей, принятых среди нищебродов, не способных или не желающих честно расплатиться с женщиной за секс». Но вслух этого я, конечно, не сказал. Вместо этого я спросил:

— Почему женщины попадаются на такое?

— Женское сердце само ищет возможности обмануться, — вздохнула Софи. — Поэтому обмануть его совсем нетрудно.

Между тем красная краска поднималась все ближе к нашим ногам. Выглядело это и правда мрачно.

— По-моему, — сказал я, — тебе пора что-то пробасить.

Она поглядела на часы.

— Темное море возмездия, — заговорила она басом, — вот-вот сомкнется над моей головой. Погибель заслужена мной в полной мере, и я не ропщу… Как жаль, милое дитя, что ты разделишь мою судьбу…

Я молчал.

— Тут тебе полагалось задать вопрос, — сказала она нормальным голосом. — Насчет того, можно ли остановить проклятие.

— Будем считать, что я его задал.

— Спасти меня могла бы только любовь, — пробасила она в ответ, — вдруг вспыхнувшая в сердце юного и чистого существа… Но мыслимо ли такое?

— Какое-то Кентервильское привидение, — наморщился я.

Софи кивнула.

— Теперь ты знаешь, откуда молодой Уайльд взял сюжет.

— Он что, тоже здесь сиживал?

Софи как-то неопределенно пожала плечами.

— Неужели этот примитив работал?

— Работает только простое, — сказала Софи. — И в простом, и в сложном… Вот представь себе, что ты девушка Дракулы, которая понимает, что красная жидкость вот-вот испачкает ее любимое платье, и ищет цивилизованный выход из этой дикой ситуации. Что бы ты сказал?

— Любовь? — спросил я тоненьким голоском. — Не знаю, мое сердце отдано другому. Но луч сострадания в нем так ярок, так светел… Он сумеет вырвать тебя из мрака, милый Дракула… Вот моя рука…

— Отлично, — сказала Софи. — Практически слово в слово. А где рука?

Я встал и подал ей руку. Она взяла меня за пальцы — и повела по узкой и крутой каменной лестнице. Мы поднялись наконец вверх и повалились на кровать.

Теперь это было единственное высокое и безопасное место в спальне. Выйти из комнаты было нельзя — под входной дверью был обрыв, на дне которого темнела красная жидкость. Чайный столик казался Атлантидой, уходящей в океан возмездия.

Методика Дракулы начинала мне нравиться.

— Мне нужно в ванную, — сказал я.

— Опять практически по тексту, — засмеялась Софи. — Вон туда.

Я увидел, что не все плиты пола возле кровати ушли вниз — вдоль стены осталась дорожка к неприметной дверце, скрытой за зеркалом. Дорожка напоминала тропинку в горах — пройти в ванную можно было только прижавшись к одному из рыцарей, а потом к стене.