ДЖАЛАЛ АД-ДИН АЛ-РУМИ

И все-таки Багдад так и не стал духовной обителью суфизма, не стала ею и Персия, откуда родом были многие выдающиеся представители этого движения. Его философия окончательно оформилась, а литература достигла своего расцвета в Конье, под руководством самого великого из всех суфиев Джалал ад-дина ал-Руми, основателя маулавийа (мевлеви) – ордена танцующих дервишей. По национальности Джалал ад-дин был персом, он родился в Балхе в 1207 году. Его отец Баха ад-дин Валад принадлежал к богатому и древнему роду, ведущему происхождение от халифа Абу Бакра и связанному родственными узами с Ала ад-дином ибн Тукушем (1190–1220) через дочь последнего Малику ибн Джахан. Учитывая родственные связи, Баха ад-дин мог бы получить место при дворе, но любовь к независимости, столь характерная для персов северо-восточных регионов страны, была у молодого человека так сильна, что он предпочел посвятить себя изучению медицины и стать врачом в родном городе. Благодаря своим профессиональным качествам он быстро прославился, а присущая ему доброта завоевала любовь народа. Слава о Баха ад-дине вышла далеко за стены Балха и вскоре достигла двора, возбудив зависть и враждебность сильных мира сего. К 1212 году положение врача стало настолько опасным, что он решил бежать из родной страны. Забрав семью, он искал убежища сначала в Малатье, а потом в Эрзинкане. В Руме повсюду, куда бы Баха ад-дин ни поехал, он встречал теплый прием; тогда никто не задумывался о том, что это может не понравиться могущественному правителю Хорезма и высшим духовным чинам, многие из которых не разделяли взглядов врача. Сам Баха ад-дин был ошеломлен тем, как радушно его принимали и частные лица, и народ в целом. Через несколько месяцев он был назначен ректором университета Ларенды (Карамана).

Примерно в то время, когда Баха ад-дин приступил к выполнению новых обязанностей, его юного сына Джалал ад-дина стали одолевать видения, он часто впадал в состояние транса. К тому моменту уже ярко проявилась интеллектуальная одаренность мальчика, а его восприимчивость и впечатлительность были такими острыми, что отец решил сам заняться образованием сына. Всего через несколько лет после переезда семьи в Ларенду рассказы о выдающихся способностях и отца и сына дошли до правившего в Конье султана. Ала ад-дин Кейкубад I вскоре пригласил семейство в столицу, куда оно затем и перебралось. Там юный Джалал ад-дин, добродетельный и образованный, заслужил всеобщее уважение. Позднее все одобрили и его выбор невесты – в 1226 году он женился на Чанхар-хатун, дочери Лала Шараф ад-дина из Самарканда – благодаря этому укрепились связи семьи со Средней Азией.

В 1231 году Баха ад-дин Валад скончался в Конье; его смерть оставила Джалал ад-дина глубоко несчастным. Стараясь преодолеть депрессию, молодой человек отправился в Алеппо и Дамаск, чтобы продолжить обучение наукам в этих признанных центрах образования. И все же, как ни старался он сосредоточить внимание на работе, так и не смог успокоить свою мятущуюся душу и страстно желал достичь духовного просветления. Он вернулся в Конью, где его сразу же назначили преподавателем одновременно в четырех учебных заведениях. Тогда же Джалал ад-дин стал прилежным учеником Сеита Бурхан ад-дина Хусейна из Тидмута, наставником которого в свое время был его отец, Баха ад-дин. Два года он изучал традиционные философию и теологию. А потом в один прекрасный день в Конье появился странствующий суфий Шамс ад-дин Махмед из Тебриза. Он был очень своенравным человеком и мало отличался от других проходивших через город нищих бродяг, которые побирались, переходя от одного порога к другому, благодаря чему и появилось их прозвище – дервиш (порог). Как бы то ни было, Шамс ад-дин очаровал Джалал ад-дина, и тот перенес на него всю любовь, прежде отдававшуюся отцу. Не удовлетворившись тем, что он пустил странствующего монаха в свой дом и в свое сердце, Джалал ад-дин принял и философскую доктрину бродяги, а впоследствии даже стал подписывать собственные газели его тахаллосом.

Большинство жителей Коньи не испытывали таких теплых чувств по отношению к скитальцу-суфию и со временем, когда он, чувствовавший себя в безопасности благодаря глубокой привязанности к нему Джалал ад-дина, стал слишком заносчивым и высокомерным, их безразличие превратилось в ненависть. Но Джалал ад-дин не прислушивался к мнению горожан и целые дни проводил в обществе Шамс ад-дина, а тот не предпринимал никаких усилий к тому, чтобы исправить свое поведение или завоевать любовь народа. В конце концов недовольство суфием усилилось настолько, что в столице начались беспорядки. В ходе этих волнений Шамс ад-дин пропал – нет сомнения, что его убила возмущенная толпа. Тело странника так и не было найдено, и, хотя могилы его не существует, в память о нем в Конье был возведен мавзолей. Беспорядки принесли Джалал ад-дину еще одну, значительно большую утрату – был убит его любимый сын, верно защищавший отцовского гостя от разъяренной толпы.

ДЕРВИШИ МАУЛАВИЙА

Смерть двух дорогих для него людей ввергла Джалал ад-дина в глубокую меланхолию; в этот период душевных исканий и молитв он принял решение в память о погибших основать орден маулавийа. Для братьев ордена он придумал особую одежду, которую они носили в знак траура по погибшим, – широкую накидку, куртку, длинную рубаху без рукавов, пояс и высокий головной убор из белого войлока.

В новый орден мог вступить любой мужчина, чье поведение не выходило за рамки приличий, кто выдерживал испытательный срок– 1001 ночь службы беспрерывно, а также кто был готов посвятить остаток жизни идее достижения единства своей души с душой Аллаха. Такое единство следовало достигать посредством мистических танцев под музыку оркестра из пяти инструментов: тростниковой флейты, цитры, тамбурина, барабана и ребека.

Поскольку использование музыки при отправлении религиозных церемоний противоречит канонам ислама, тот факт, что Джалал ад-дин нарушал эти каноны, иногда объясняют влиянием христианства. Действительно, вполне вероятно, что какая-то услышанная в детстве мелодия – возможно, во время службы в греческой православной церкви или у католиков – произвела на него неизгладимое впечатление. Как бы то ни было, в музыке Джалал ад-дина вообще нет ничего христианского или такого, что напоминало бы о Западе, – она отличается типично тюркскими ритмами и обладает таким невероятным и непреодолимым очарованием, что ни одному мусульманину никогда не приходило в голову отказаться от ее использования.

В основе танца лежали движения по кругу, символизирующие ход небесных сфер и выражающие эмоции суфия в тот момент, когда его душа переполняется любовью ко Всемогущему. Состояние экстаза, необходимое для слияния души с небесами, достигалось путем быстрого вращения танцующего вокруг своей оси, при этом левой пяткой он опирался о землю, руки вытягивал вперед, а голову запрокидывал; во время танца он не нарушал строя в круге, по которому, двигаясь один за другим, танцевали его единомышленники – не выходил за его пределы и не покидал своего места. Каждый дервиш, двигаясь все быстрее и быстрее в ритме музыки, произносил такие слова: «Нет Бога, кроме Истинного Бога! О Господи! О Боже! О справедливый Бог! О живой Бог! О Боже Всевидящий!» – и так далее до тех пор, пока не впадал в состояние полного экстаза и не воспарял к Богу.