Саддам застонал, его самообладание постепенно покидало его.

– А теперь… мы с тобой вместе насладимся, – задыхаясь, прошептал он, угадывая ее вопрос.

Он сначала осторожно устроился сверху, обучая ее ритму положенных движений. Ее горячая влажная норка обволакивала его так плотно, что каждое движение сопровождалось изумительным бархатным трением, совершенно вытеснившим боль.

– Ты прелестна, – пылко шептал он в самое ушко Малике. – Словно всю свою жизнь я ждал только тебя.

– Саддам! – воскликнула она, ничем не подготовленная к восприятию стремительного водопада чувств, обрушившегося на нее потоками истинного восторга. – Мне страшно…

– Доверься мне, моя звезда! Просто отдайся урагану, который бушует внутри тебя, пари вместе с ним, ты познаешь миг наивысшего наслаждения. Перестань думать. Просто отдайся своим чувствам. Они не подведут.

Внезапно Саддам словно взбесился: движения его стали яростными и исступленными. Малика приподнялась, чтобы не отстать от него, и вдруг поняла, что ураганом для нее был сам Саддам, и она мчалась, уносимая вихрем в неизведанную даль к новым открытиям и ощущениям. Его тело покрылось мелкими блестящими капельками пота, дыхание стало прерывистым и тяжелым. Ему невыносимо было думать, что Малика остается позади него, однако сдерживать могучий поток он больше не мог.

Это было безмерное наслаждение, в погоне за которым она промчалась в вихре урагана через боль в неизведанную даль, к вершинам неземного блаженства и сладкой неги.

Саддам уловил по бессознательным движениям Малики момент, когда она взлетела на вершину и начала парить над бездной наслаждения. И только тогда он позволил своей страсти перейти в бешеный галоп и покорить вожделенную высоту.

Шимас закончил чтение и отложил свиток. Старшина писцов стоял рядом, склонившись в подобострастном поклоне.

– Да, почтенный, картина невеселая…

– Увы, великий визирь, более чем невеселая. Я не сразу поверил собственным глазам. Но тем не менее здесь нет ни слова лжи.

– О, в этом я и не сомневаюсь. Кто, кроме тебя, знает об этом?

– Вся картина целиком известна одному лишь мне. Когда я стал составлять проект этой записки, то понял, что должен буду написать ее сам. Никто из моих людей не знает, что он делал и для кого.

– Ну-у, уважаемый, это излишне, здесь нет и не может быть никакой тайны. Просто новый визирь хочет разобраться с делами.

– О да, мудрейший, именно так.

– Думаю, что каждому из тех, кто вместе с тобой работал над этим поучительным документом, следует передать мой низкий поклон. Скажи, что новый визирь поражен скоростью, с которой была составлена записка. Да припиши к жалованию за этот месяц наградные. И не скупись, прошу тебя!

– Наградные, великий визирь?

– Конечно – люди много и тяжело трудились. Да и себя не забудь. Мне нужны свои люди везде…

– Слушаю и повинуюсь! – Лицо старшины писцов, казалось, засияло изнутри. – Поверь, о мудрейший, нет человека, более преданного тебе и великому халифу Салеху из рода Ас-Юсефов.

Шимас позволил себе милостиво улыбнуться этому усердному человеку. Сейчас он почти не морщился, видя вокруг подобострастные улыбки и низкие поклоны. О нет, привыкнуть к этому он еще не успел. Да и не желал. Но вот чтение удивительного документа, только что представленного усердным до безумия старшиной писцов, заставило его крепко задуматься.

Ибо господа заговорщики оказались куда более серьезными людьми, чем он предполагал. Вернее, некоторые из них. Хотя нет, серьезными их все равно назвать было нельзя… Глупыми, алчными, расчетливыми, сластолюбивыми – но не серьезными.

«Что ж, теперь следует самую малость поинтересоваться вами, о глупцы, вздумавшие низвергать неудобного халифа…»

Высокие палисандровые двери, отделанные широкими медными полосами, торжественно распахнулись перед Шимасом, и церемониймейстер возвестил:

– Великий визирь Шимас, правая рука халифа Салеха Ас-Юсефа, изволил войти в диван!

Шимас опустился на подушки и оглядел поднявшихся при его появлении мудрецов и советников. Оглядел сурово, без малейшей приязни.

– Да восславится мудрость всех, кто сделал мне честь, придя сюда! – проговорил он.

Первый же советник почему-то услышал: «Что, глупцы, воруете?» Но это, конечно, было просто наваждение. И, по установившемуся ритуалу, Хазим ответил за всех:

– И да восславится мудрость того, кто выслушает каждого из нас!

Мудрецы опускались на подушки под тяжелым взглядом визиря. Тот же, хмуро оглядывая советников, внезапно подумал: «Еще не время… Сначала мы чуть поиграем, усердные подданные и мудрецы… А потом уж и…» О нет, визирь Шимас вовсе не был человеком злым или жестоким. Но давным-давно привык воздавать каждому по делам его, забывая о чинах и званиях. А сейчас это было не просто местью – а воистину справедливым наказанием за умышляемое. И потому Шимас решил не церемониться.

– Мудрейшие из мудрых, сегодня я пришел сюда просителем.

Советники с удивлением подняли глаза. Никогда еще не начиналась с таких слов речь визиря. Первый же советник готов был пуститься в пляс – сейчас этот мальчишка подставится так, что сместить его сразу после… о Аллах, смещения халифа, станет сущим пустяком.

«Должно быть, решил денег просить…» – подумал Хазим и приглашающе кивнул Шимасу.

– Один из вас, весьма и весьма радеющий о добром имени нашей страны, о ее будущем, составил проект, который я хочу представить на суд высокого дивана.

Попечитель заведений призрения гордо выпрямился на своем месте. О, он готов был взлететь – ибо этот недалекий малый сейчас сделает для него столько, сколько не сделали бы и десятки самых влиятельных друзей.

– Уважаемый попечитель заведений призрения – ибо речь сейчас именно о нем – представил записку, в которой нижайше просит начать строительство еще одного дома призрения. Вернее, приюта для способных юношей. Места, где они бы нашли кров, достойное их воспитание. Мудрейший утверждает, что талантливые юноши сейчас зачастую не имеют возможности учиться не только высоким наукам, но даже самому обычному: письму и счету. По словам уважаемого Ахматуллы, число этих юношей невелико, но все же он, беспокоясь о чести страны, рекомендует не оставлять этих юношей-сирот на улице или у жестоких родственников, а собрать вместе и выучить на благо взрастившей их отчизны.

Ахматулла кивал каждому слову визиря. На губах же первого советника змеилась улыбка. Только полному идиоту она могла бы показаться улыбкой одобрения. Шимас же идиотом себя вовсе не считал, хотя весьма старался, чтобы так считали другие.

– Мне этот проект показался весьма разумным и продуманным. Но все же принимать подобное решение в одиночку я не захотел. Ибо вы, честь и слава страны, ее разум и справедливость, лишь вы одни вправе принять подобное решение.