— Приедут люди из Генеральной инспекции жандармерии, начнут копать — только и всего.

— Копать под вас?

— Естественно. Ты-то ничем не рискуешь, ты не начальник.

— Вам нужна помощь, капитан. Один в поле не воин.

— А кто мне поможет?

— Граф. У него длинные руки, до Парижа достанут. И еще генеральная инспекция.

— Достань карты, Блерио, сыграем партию-другую, надо же как-то отвлечься.

Блерио сдал карты с неуклюжестью, которой отличались все его движения, и капитану стало немного легче.

— Граф очень привязан к Лео, — заметил Эмери, начиная игру.

— Говорят, это была единственная любовь его жизни.

— И он вправе думать, что я в ответе за то, что с ней случилось. А значит, вправе послать меня к черту.

— Не надо произносить это слово, капитан.

— А что? — коротко рассмеявшись, спросил Эмери. — По-твоему, черт сейчас в Ордебеке?

— Кто его знает. Ведь у нас побывал Владыка Эллекен.

— Ты в него веришь, бедняга.

— Все может быть.

Эмери улыбнулся и выложил карту. Блерио покрыл ее восьмеркой.

— Ты невнимательно играешь. Наверно, задумался о чем-то.

— Это правда, капитан.

— Комиссар… — опять взмолился Мо.

— Заткнись, — буркнул Адамберг. — У тебя на шее веревка, а времени в обрез.

— Я не убиваю никого и никогда. Только тараканов у себя дома.

— Заткнись! — повелительно взмахнув рукой, повторил Адамберг.

Мо удивленно замолк. В комиссаре произошла какая-то перемена.

— Вот так-то лучше, — сказал Адамберг. — Я уже говорил: сегодня я не в том настроении, чтобы позволять убийцам разгуливать на свободе.

Перед глазами Адамберга снова возникла страшная картина — Лео, лежащая на полу в луже крови, — и он ощутил покалывание в затылке. Поймал на шее электрический шарик и бросил его на пол. Мо, наблюдавшему за комиссаром, показалось, что тот поймал на себе невидимого навозного жука. Инстинктивно он схватился за затылок.

— У тебя тоже шарик?

— Какой шарик?

— Электрический. Если пока его нет, то может появиться.

Мо непонимающе покачал головой.

— В твоем случае, Мо, мы имеем дело с циничным, расчетливым и очень могущественным убийцей. Это прямая противоположность психопату из Ордебека, который ни с того ни с сего набрасывается на людей.

— Не понимаю, о чем вы, — пробормотал Мо.

— Так, не имеет значения. Кто-то очень аккуратно убрал Антуана Клермон-Брассера. Не стану тебе объяснять, почему старый финансист стал кому-то поперек дороги, это долгая история, и тебя она не касается. Тебе надо знать только одно: отвечать за его смерть будешь ты. Так было задумано с самого начала операции. Будешь хорошо себя вести — выйдешь на свободу через двадцать два года, если не попытаешься поджечь свою камеру.

— Двадцать два года?

— Так ведь жертва — Клермон-Брассер, а не какой-нибудь там хозяин бистро. Правосудие, оно не слепое.

— Но если вы знаете, что я тут ни при чем, скажите это им, тогда меня не отправят за решетку.

— И не мечтай, Мо. Клан Клермон-Брассеров ни в коем случае не допустит, чтобы кто-то из его представителей оказался под подозрением. Их даже нельзя вызвать на допрос. Что бы ни произошло, правительство всегда будет их выгораживать. Такие, как ты или я, не просто маленькие люди по сравнению с ними. Ты — ничто, они — все. Вот как можно это сформулировать. И они выбрали тебя козлом отпущения.

— Но ведь доказательств нет, — прошептал Мо. — Не могут же меня осудить без доказательств.

— Могут, могут, не сомневайся. Поэтому давай не будем зря терять время. Я предлагаю тебе два года отсидки вместо двадцати двух. Согласен?

— Каким образом?

— Ты убежишь отсюда и спрячешься. Но учти: если завтра тебя здесь не будет, мне придется давать объяснения.

— Понимаю.

— Ты возьмешь ствол и мобильник у Меркаде — лейтенанта с косым пробором и маленькими ручками, — когда он заснет. Он постоянно засыпает.

— Но он тут не засыпал, комиссар.

— Не надо спорить. Он заснул, ты взял его ствол и телефон и спрятал их под одеждой, где-то сзади, за поясом. А Меркаде ничего не заметил.

— А если он станет утверждать, что ствол все еще при нем?

— Тогда он будет неправ, потому что ствол я у него заберу, равно как и телефон. По этому телефону ты позвонишь одному из твоих сообщников и скажешь, чтобы он ждал тебя снаружи. Ты приставил мне ствол к затылку и приказал, чтобы я снял с тебя наручники и надел их на себя. А потом заставил открыть заднюю дверь. Слушай внимательно: на улице перед воротами стоят двое часовых, справа и слева. Ты выходишь, держа меня на мушке, со свирепым видом. Таким свирепым, что часовые не рискнут тебя остановить. Сможешь?

— Не знаю. Может быть.

— Ладно. Я скажу этим ребятам, чтобы не двигались с места. Ты должен выглядеть так, чтобы каждому стало ясно: ты готов на все. Договорились?

— А если я не буду выглядеть таким решительным?

— Тогда я не поручусь за твою жизнь. Так что постарайся. На углу улицы есть дорожный знак — «парковка запрещена». Когда мы доходим до этого места, ты бьешь меня в подбородок и я падаю на асфальт. А ты бежишь изо всех сил вдоль по улице. Через тридцать метров перед лавкой мясника увидишь припаркованную машину, которая мигнет тебе фарами. Бросай ствол и быстро садись в нее.

— А мобильник?

— Оставишь здесь. Я выведу его из строя.

Приподняв тяжелые веки, Мо изумленно глядел на Адамберга.

— Почему вы это делаете? Люди скажут, что вы спасовали перед сопляком из уличной шайки.

— Что обо мне скажут, это мое дело.

— Вас будут подозревать.

— Не будут, если ты хорошо сыграешь свою роль.

— А это не ловушка?

— Два года тюрьмы или даже восемь месяцев, если будешь стойко держаться. Когда я найду дорожку, по которой смогу добраться до настоящего убийцы, тебе все же придется отвечать за вооруженное нападение на комиссара полиции и за побег. Два года. Ничего лучше предложить не могу. Берешь?

— Да, — выдохнул Мо.

— Но хочу тебя предупредить: они могли окружить себя такой неприступной стеной, что мне вообще не удастся поймать убийцу. В этом случае тебе придется убежать подальше, за океан.

Адамберг взглянул на часы. Если Меркаде сегодня не отступил от своего обычного расписания, то он сейчас спит. Адамберг открыл дверь и позвал Эсталера.