— Роман рассказал мне, что произошло на самом деле, — Владимир помолчал с минуту и наконец решился: — Ваша дочь, Юля… Она вовсе не пропала…

— Что? — похрипел губернатор.

— Ее убили.

Дмитрий Филиппович заморгал короткими ресницами.

— У…били? Кто? Когда?

— Да тогда же, пятнадцать лет тому назад. На глазах Иванова. Друзья вашего сына. Они потом перешли на работу в милицию, потом к бандитам, а потом и вовсе к вашему старому недругу — Александру Емельяновичу Войнаровскому.

— Кто они?

— Роман уже наказал их, — отозвался Корсаков. — Это некто Афонин, Грибов и Кравцов. Охранники Войнаровского. Афонина Иванов убил отверткой, Кравцова расстрелял из «узи», а Грибову проломил голову. Ударил о стену.

Точно так же, как он сделал это с Игорем. Разумеется, последнюю фразу Владимир не произнес вслух, но она и без того как бы повисла в до отказа насыщенном человеческими страстями и болью воздухе VIP-апартаментов «Каллисто».

Молчание было обманчивым, предательским и неверным. Оно грозило вот-вот ускользнуть, обрушиться, как холм, или уйти из-под ног, как травянистый покров над трясиной. Тишину в комнате нарушало лишь хриплое дыхание Дмитрия Филипповича — как будто в его груди одна за другой рвались струны.

Наконец губернатор поднялся из кресла и, тяжело ступая, приблизился к Корсакову:

— А какие… у вас доказательства сказанного?

— У меня нет никаких доказательств, — спокойно ответил Владимир. — Думаю, даже у Иванова нет никаких доказательств.

— Но он же душевнобольной!

— Кто вам это сказал?

— Вы!

— Я не говорил, что он душевнобольной. Я сказал только, что подозреваю у него расстройство психики. Но это ничего не значит. Душевнобольной не смог бы так хладнокровно и профессионально убить Войнаровского и его охранников. Да и Игоря тоже. Всегда знал время и место. Точно все просчитывал, не оставлял практически никаких следов…

Корсаков взглянул на меня и покачал головой.

— Я взял бы его сегодня, если бы не Юлия Сергеевна. Она очень некстати открыла дверь — в тот самый момент, когда Иванов поднимался по лестнице в полной темноте и находился в метре от меня. Я как раз вышел из-за выступа стены и хотел бесшумно обезоружить его…

— А тут пришли мы с Олегом Иванычем, — вставила я с горечью.

— Из коридора хлынул свет, Иванов увидел меня и ударил, — Корсаков прикоснулся кончиками пальцев к внушительному кровоподтеку под глазом. — Я и скатился по лестнице прямо под ноги Юлии Сергеевне. Но дальше, надо отдать ей должное, она сделала все как надо. Иначе меня просто упаковали бы и препроводили бы в следственный изолятор по обвинению в убийстве Игоря Дмитриевича. Хотя не исключено, что в СИЗО я все-таки еще попаду… — Владимир неопределенно пожал плечами.

— Значит, след Иванова потерян? — спросила я.

— Ну почему же? — отозвался он. — Не исключено, что он продолжит свою месть. Монтекки — Войнаровского — он же убил, остался глава семейства Капулетти.

— Это кто? — прохрипел губернатор.

— Вы, Дмитрий Филиппович, кто ж еще.

* * *

В СИЗО не в СИЗО, а в камеру предварительного заключения запихнули и меня и Корсакова. Ну как же — висели на хвосте у киллера и упустили!

Причем нас повезли не в местный РОВД, а прямиком в управление ФСБ по Тарасовской области. Присутствовал лично генерал Платонов, что свидетельствовало о самом пристальном внимании властей к делу. Ну еще бы — убит сын губернатора!

Впрочем, снятие показаний было проведено весьма мягко, на своем веку мне приходилось проходить и несравненно более жесткие процедуры. Правда, пришлось немного похлопать глазами с самым невинным видом — это когда я объясняла, откуда у меня, юрисконсульта губернатора, целая связка отмычек. Впрочем, особо я не старалась, сказала только, что эти отмычки, раз видел у меня губернатор, и они его всегда забавляли. Ну, если шеф доволен, значит, не имеет смысла расставаться с ними. Поэтому отмычки — забавный юридический казус! — мне вернули.

Конечно, меня допросили просто как свидетеля. А вот с Корсаковым разговаривали посерьезнее. Отпустили только к утру, как он сам и предсказывал. И то — его отпустили после личного звонка Романа Альбертовича Лозовского и предоставления залоговой суммы в размере пятнадцати тысяч долларов. Сам Володя Корсаков утверждал, что его мариновали бы в КПЗ трое суток, если бы не всемогущий олигарх.

А вот Катю, девушку, которая была с Игорем в момент его убийства, разумеется, не выпустили. Не было у нее таких могущественных ходатаев, как у Корсакова. Да и допрашивали ее, судя по всему, с куда большим пристрастием, чем меня и даже Владимира.

Все это произвело на меня глубокое впечатление. Если даже давняя история, рассказанная Корсаковым в «Ривароле», история без конкретных имен и привязанности к Тарасову, так взволновала, то что уж говорить о кровавом и нестерпимо наглядном неожиданном ее продолжении!

Из управления мы вышли вместе — я и Корсаков. К тому времени уже светало. Отлетающая ночь таяла, оставляя в свежем утреннем воздухе дымку еще не проснувшегося тумана. Этим туманом, его тоненькими синеватыми жилками, была перевита оглушительная, невероятная тишина. Как будто жизнь поставили на стоп-кадр. Но на востоке, тесно зажатое серыми громадами домов, уже поднималось и расцветало в розовато-серой дымке зарево.

— Тебя подвезти? — спросил Владимир. — Ведь ты, кажется, без машины?

— Ну да, — ответила я. — До «Каллисто» меня доставил Игорь, а уж из «Каллисто», сам знаешь, за казенный счет вывезли. А на чем ты меня собираешься подвозить? Тебя же тоже… за казеный счет…

Корсаков загадочно усмехнулся.

— А парни, наверно, уже подогнали сюда мой джип, — сказал он. — Ага… вон он стоит.

И он указал пальцем на черный мерседесовский джип с тонированными стеклами. При приближении Корсакова из машины вылез рослый парень и молча протянул Владимиру ключи.

— Свободен, — сказал ему Корсаков.

Тот открыл заднюю дверцу стоящей рядом с джипом «Ауди», в которой, как я успела заметить, сидели еще двое или трое, и машина с бравыми ребятами из «секьюрити» господина Лозовского уехала.

— Да… Вот это сервис, — сказала я.

— Что же ты хочешь, моя милая, — все-таки я «прикрепленный», то бишь «личник», самого Романа Альбертовича Лозовского. Можешь быть уверена, что все это время, пока меня нет при нем, он и носа из «Ривароля» не высунул. Ладно, Юля Сергевна, садись! — Он галантно распахнул передо мной переднюю дверцу джипа. — Поедем до дому.

— А где может быть сейчас этот Иванов? — спросила я, когда мы выехали на утреннюю пустынную улицу. — И где он был все эти пятнадцать лет? Ведь он, ты говорил, пропал — и с концами. Даже, может быть, умер.