Поднявшись с подлокотника софы, когда Эмили вошла, Коул повернулся к ней. Он начал говорить, но она прервала его, тихо сказав:

– Ведь ты должен был быть сегодня в Вашингтоне, – и направилась в кухню под предлогом того, что ей надо достать напитки из холодильника.

Все что угодно, только бы не оказаться с ним лицом к лицу и не смотреть ему в глаза! Все что угодно, лишь бы он не заметил ее волнения!

– Они могут обойтись без меня. У меня есть более важное дело.

Ей страшно хотелось, чтобы Коул сказал, что именно она самое важное дело для него, но поскольку он не…

– И изображать Санту для тебя важнее, чем выступать перед конгрессом?

– Сегодня бабушка в роли этого Таинственного Санты, Эмили, – спокойно сообщил он ей. – Не я. Я только продал несколько ее ценных бумаг, чтобы покрыть все расходы.

– Я никогда не просила ее делать это, – возмутилась Эмили. Ее пульс лихорадочно забился. – Никогда не просила ее…

– Я знаю, – тихо, но твердо перебил он ее. – Я теперь знаю многое, чего не знал еще пару дней назад, когда уезжал отсюда. Бабушка провела нас обоих. Ида подтвердила, что ее слова о том, что она хочет передать тебе деньги, были выдумкой. Она знала, что я все брошу и примчусь в Аугсбург, чтобы положить конец ее огромным пожертвованиям.

– Что ты и сделал.

– Этого следовало ожидать, правда? – сказал он со слабой улыбкой и пожал плечами. – Бабушка хотела, чтобы мы встретились, и поняла, что это самый быстрый и надежный путь. И все сработало так, как она планировала.

– Значит, Ида – сваха, – подытожила Эмили, вспоминая все комментарии Иды, все брошенные ею взгляды, все ее вопросы.

Теперь, когда все открылось… Черт возьми, ей с самого начала следовало понять, что задумала ее подруга. Она бы избавила себя от стольких страданий, если бы все знала и пресекла в корне!

Коул кивнул.

– Я даже не представлял, что у нее незаурядные способности в таком деле.

– Что ж, – заметила Эмили, решив, что может, по крайней мере, оставаться любезной, – во всяком случае, ей удалось распознать потенциал для хорошей сексуальной совместимости. Эта часть была действительно великолепна. Но остальное… – Эмили набрала побольше воздуха в легкие и попыталась сдержать дрожь в коленках. – Послушай, если намерение дать мне большую сумму пожертвований было уловкой, чтобы заманить тебя сюда и заставить нас встретиться, зачем ты продавал ее ценные бумаги? Почему позволил ее уловке стать реальностью?

– Потому что она хотела сделать это, и было бы неправильно с моей стороны вставать на ее пути.

Неожиданное объяснение. Может, не единственное? Имеет ли смысл надеяться, что все это не закончится сердечным крепким рукопожатием и пустым обещанием держать связь?

С бьющимся сердцем и пересохшими вдруг губами Эмили потянулась за стаканом содовой и сделала большой глоток. Нельзя сказать, что это очень помогло, но, по крайней мере, дало шанс собраться с мыслями.

– Похоже, – сказала она, – что твое мнение разительно изменилось за последние сорок восемь часов.

Наконец-то! Слава богу, они наконец-то приступили к тому, что действительно должно быть сказано. Коул подавил желание обогнуть кухонную стойку и обойтись без лишних слов. Вместо этого он медленно кивнул и признался:

– Я о многом думал в последние несколько дней, Эмили. В том числе о бабушке и ее благотворительных устремлениях. Ты права. На все сто процентов и даже больше. Это ее деньги, и она хочет использовать их, чтобы сделать мир лучше. Я не имею никакого права вставать на ее пути.

– Как далеко простирается эта твоя новая идея? Распространяется ли она на финансирование словаря разговорного языка китов? Или только на то, чтобы покрыть расходы на кухню и деревообрабатывающие станки для меня?

– Я совершил ряд глупостей в последнее время, – признался Коул, – но не настолько глуп, чтобы пытаться вернуть таким путем твое расположение.

Эмили удостоила его за честность легкой улыбкой, а потом спросила:

– Ну, теперь ты видел, что все подарки Иды доставлены… Что дальше? Отправишься в Вашингтон?

– Нет.

– А мне казалось, твои подопечные хотели, чтобы ты приехал и представил их проект конгрессу.

– Все ясно и просто, Эмили, – ответил Коул бодро и искренне. – Я не хочу быть там. Я хочу быть здесь. С тобой.

С тобой. Ее сердце переполнилось радостью, а душа запела. Внутренний голос печально предупредил ее, что она хватается за надежду, которая может оказаться несбыточной. Эмили поскорее поставила стакан с содовой на стойку, чтобы Коул не увидел, как сильно вдруг задрожали ее руки.

Изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не дрогнул, она спросила:

– И как долго ты собираешься пробыть здесь на этот раз?

– Все зависит от тебя.

Да, именно так. И она должна прочертить некую границу, чтобы Коул знал точно, где она проходит. И как бы это ни было больно, надо прочертить ее сейчас.

– Коул. – Она обошла вокруг стойки и встала рядом с ним. – Я поняла, что мне не нравится, когда меня оставляют. Это ранит. Глубоко.

Он кивнул, словно поняв, потом медленно провел пальцем по ее губам и прошептал:

– Что надо сделать для того, чтобы ты дала мне еще один шанс?

Еще один шанс для чего? – подумала она, хотя сердцем понимала, что это не имеет значения. Он здесь, и они вместе. В любви не бывает гарантий.

– Еще один шанс сделать все правильно, Эмили, – пробормотал Коул, нежно взяв ее лицо в свои ладони.

Девушка подняла на него глаза, и он увидел в ее вопросительном взгляде надежду.

– Я никогда не был так опустошен и одинок, как в последние два дня, – признался он, вкладывая отчаяние своего сердца в каждое слово. – Я обращался к тебе тысячу раз, но тебя не было рядом. Я протягивал руку, чтобы прикоснуться к тебе, но тебя не было рядом. Весь этот бизнес, все эти дела… Я не ведал, что подписываю, Эмили. Просто ставил подпись на бумагах, чтобы поскорее отделаться и вернуться к тебе. Я не хочу провести остаток своей жизни, страдая без тебя. Это ужасная и глубокая боль. Пожалуйста, Эмили. Пожалуйста, дай мне еще один шанс. Позволь доказывать каждый день нашей жизни, как сильно я тебя люблю.

С сердцем, переполненным радостью, Эмили улыбнулась ему.

– Я люблю тебя всем сердцем, Коул!..

От радости у него едва не подогнулись колени. Коул обнял Эмили и крепко прижал к себе. Сила ее бесконечной любви и нежности наполнила его абсолютной уверенностью в том, что его сердце и душа наконец обрели покой.