– Я настаиваю, чтобы ты уехала, – проговорил он. – По меньшей мере месяца четыре я еще буду в хорошей форме. В это время мне никто не будет нужен.

– Вовсе нет, бедный мой Матье! Даже если ты отказываешься верить в случившееся, даже если это особое обстоятельство тебя не пугает, все равно кто-то должен быть рядом с тобой. Вспомни, что говорят при заключении брака?

Он оглядел ее и прочел у нее в глазах некое возбуждение, некое радостное оживление, и ему стало противно.

– Ибо ты взяла меня в мужья на радость и на горе, не так ли? – заявил Матье.

Как бы она ни относилась к браку, сейчас что-то в ней возликовало. Это «что-то» зрело все восемь лет и наконец проявилось. Матье вообразил себя умирающим в этой зловещей квартире, под надзором квалифицированной сиделки, выслушивающим слова сожаления со стороны множества женщин, подруг жены, его же друзья отринуты напрочь. Одиночество, грусть, мерзость умирания, покорность агонии. Ах, Матильда, Матильда! Действительно, как он мог сомневаться, пусть даже мгновение, стоит ли ему вторгаться в жизнь Матильды? О Соне он больше не будет мечтать. Соня знает Элен и, хотя временами называет ее ведьмой, все же считает ее гранд-дамой. Сможет ли он отделаться от Элен? Подсказанный Матильдой ответ пришел немедленно: «Я займусь тобой». Даже Элен ничего не сможет поделать против Матильды. Скорее всего он умрет в крохотной трехкомнатной квартирке на рю де Турнон, зато до самой смерти его там будут холить и лелеять. Он снабдит Матильду деньгами, чтобы та смогла бросить изнурительную, скучную работу. Ему следовало сказать об этом Матильде сразу. То, что Матильда беззаботно жила до тридцати пяти лет, вовсе не означает, что она должна нести груз забот в сорок пять, имея за спиной мечтателя-англичанина и утомительную работу. Само собой разумеется, ей не хватает средств, и дороговизна хорошей химчистки объясняет происхождение крохотного пятнышка на воротнике халата, чего никогда не увидишь у Элен; потому что он за это платит, платит за то, чтобы пятен не было видно, оттого их и нет. Уже завтра он заберет свои вещи из кабинета архитектурного бюро. Приедет к Матильде с чеком в руках, который обеспечит ей безбедное будущее. Он доверит ей нечто иное, чем любовь, и это тоже пойдет ей на пользу. Она сама откажется от восторженных ласк в постели, которые его немного смутили во время их встречи: Матильда достаточно тонкая натура, чтобы понять это. И потом, через два-три месяца он вряд ли сможет заниматься с ней любовью: и случится это скоро, хотя, кажется, все еще так далеко и все же невозможно и так необратимо…

– Мне надо позвонить, – проговорил Матье.

Но Элен его опередила:

– Сначала я… Мне следует дозвониться до Жаси и извиниться за то, что мы не придем. Приготовлю для нас суп и спагетти, поскольку ты слишком устал для выхода.

Элен произнесла это «нас» с тем же отвратительным возбуждением. И тут Матье встал.

– Не надо, – сказал он. – Иди на обед к супругам Жаси и сообщи им, что мне просто все надоело. Не жди меня, понятно, Элен? Что касается поездки с Филиппом, ни в коем случае ее не отменяй. – Мобилизовав остатки светской вежливости и напрягши память, Матье вспомнил фамилию несчастного: – Филипп Геран не будет ждать тебя двадцать лет.

– А ты в это время будешь спать у девок, не так ли? – в бешенстве проговорила Элен. – Неважно, в каком ты будешь состоянии. Даже если ты ничего больше не сможешь… даже если ты ничего больше не сможешь…

Тут в другой комнате зазвонил телефон.

– Это они, – предположила Элен, – наверное, беспокоятся.

– Без сомнения, у них село суфле, – с улыбкой произнес Матье.

Она бросила на него ледяной взгляд и прошла в гостиную. Матье взял пальто, проверив, при нем ли ключи.

– Это тебя, – бросила Элен, выходя из гостиной.

Он взял трубку, но не сразу узнал голос хомяка. Хомяка! О нет, только его недоставало! Должно быть, он назначит ему консультацию с его дружками, заслуживающими полного доверия… Великолепная и могучая карцинома Матье, по их общему мнению, должна посетить все больницы… Ее уже рвут из рук друг у друга! За столом детишки «великих магов» от медицины просят Господа, чтобы тот доверил карциному их папам…

Между тем голос хомяка прозвучал не так решительно, как утром. Врач даже бормотал какие-то извинения:

– Знаете, у нашего друга Жуффруа был такой беспорядок… Что же касается ошибок некоторых французских лабораторий… – И он выразил надежду, что у Матье день был не слишком тяжелым, тем более что волноваться совершенно не о чем!..

Не о чем?! НЕ О ЧЕМ!.. Ярость захлестнула Матье намного раньше, чем наступило облегчение.

– Но как же… Послушайте, доктор Хомяк… надеюсь, теперь вы оставите меня в покое? Я провел кошмарный день, и все потому, что доктор Хомяк не умеет читать рентгеновские снимки, а также… Что?.. Да мне плевать на вашу настоящую фамилию! Я хочу ее забыть точно так же, как советую позабыть мою! Все!

И Матье положил трубку, дрожа от гнева и изумления.

Он, должно быть, орал во всю глотку, так как Элен, стоящая рядом, кашлянула – этаким вежливым кашлем перепуганной женщины…

Он пройдет через кухню и отправится в очаровательный старинный отель на рю де Флерю, куда не заглядывал уже несколько месяцев. Снимет номер и ляжет спать поперек постели – без женщины, без хомяка и без карциномы…

Что-то наподобие счастья зрело в его душе. Что-то торжествующее и тихое одновременно. Он встал с кресла, слегка пошатываясь. Впервые в жизни, отметил он, бесшумно проходя через кухню, впервые в жизни он захмелел от одиночества…

1994 г.