— В отпуск, — кивнул он, печалясь, — приятеля повидать. Давно не виделись.

— Это кто же твой приятель? — встряла Ирка, прекратив наконец тарахтеть о великом Веронезе, с которым она вечно носилась, словно курица с яйцом. — Уж не Вадик ли?

— А ты откуда знаешь? — удивился Ефим.

Внутри у меня все оборвалось. С ума она, что ли, сошла? Ирка небрежно отмахнулась:

— Да у него все приятели… Вечно полон двор, орут, словно их режут… Бабка, и та не вытерпела, в город сбежала — Ты и про это знаешь!

— Знаю… Здесь все все знают. Деревня…

— Хорошо жить в деревне, — глубокомысленно заметил Юрий и посмотрел в потолок. Я тоже посмотрела и едва не упала со стула. — Сами-то вы местные?

— Местные, — живо кивнула я, восстановив равновесие, — тутошние…

Ирка с Надькой переглянулись и фыркнули.

— И не скучно? Кавалеров-то, поди, не хватает?

— Не хватает, — смахнула я слезу, — хоть топись. Мы пошли намедни, да нам помешали…

— Кто ж посмел? — хрюкнул Ефим.

— Да девять каких-то козлов, — вздохнула Надька, — изгадили мероприятие…

Ефим культурно рассмеялся, показывая, что оценил шутку, и снова разлил:

— Ну чтоб больше такое не повторилось!

Вздыхая и морщась, мы потянулись к бокалам. Закусив соленым грибком, я вздохнула и бросила взгляд в окошко. На улице неудержимо светлело, я вздохнула еще раз и покачала головой. Через пару часов поднимется бабка Степанида, а еще часа через два Стас обнаружит мое отсутствие. «Домой надо, — решила я, косясь на оживленно болтающих девчонок, — им что, им никто слова не скажет!»

Ефим склонился ко мне:

— Настенька! Пожалуйста, не надо так вздыхать… Ну, что мне надо сделать, чтобы ты об этом забыла? — Я опустила на всякий случай ресницы, правда, не поняла — о чем это он? Про что мне забыть? — Послушай, это просто досадное недоразумение… Мне кажется, что я должен попросить у тебя прощения… — Тутя еще больше удивилась и даже начала волноваться, что так до конца и не пойму, о чем идет речь, а жаль, Ефим так красиво говорит! — Я очень сожалею, что все так получилось, но обещаю, что это больше не повторится… Никто не будет больше обижать маленьких девочек…

Наконец я поняла, в чем дело, и обрадовалась, а Ефим, заглядывая мне в лицо, тихо повторил:

— Никто не будет обижать маленьких красивых девочек…

— Смотри, — прошептала я, окунаясь в бездонную синеву ласковых глаз, — не обмани…

— И за это прости… — не сводя с меня глаз, Ефим взял мою руку и осторожно поцеловал синяк на запястье.

Перед моими глазами все закачалось, то ли от выпитого, то ли от услышанного, сердце заметалось, погнав горячей волной кровь по жилам и заставив вспыхнуть щеки пионерским костром.

Продолжение банкета запечатлелось в моем сознании довольно смутно, каким-то неясным мерцающим облаком. Помню, выпили за президента… Потом за нашего участкового Петра Игнатьевича, кто предложил тост, не помню, а Надька требовала выпить стоя, демонстрируя тем самым безграничное доверие и уважение к родной милиции. Тост прошел на «ура!», однако после него даже отрывочные воспоминания о происходивших событиях начисто стерлись из моей памяти до того самого момента, пока, повинуясь безотчетному, накатившему волной чувству страха, я не вздрогнула и не открыла глаза.

Скрипящие ржавые клещи плотным кольцом охватили голову, не давая повернуть затекшую шею, в мозгах грянуло и звонко раскатилось нечто подобное маршу Мендельсона, небрежно исполняемое неумелой рукой на церковных колоколах. Я охнула осипшим горлом и прошептала:

— Господи…

— Я здесь! — бодро раздалось в ответ, а я в ужасе замерла. По-моему, это слишком. С перепоя не умирают.

Или мне опять не повезло?

Через пару минут я поняла, что все еще присутствую на этом свете, шевельнулась и приоткрыла глаза. Сообразив, где я, и оценив обстановку, захотела тут же умереть всерьез.

Это была комната, в которой спали уехавшие ныне хозяева, я лежала на их высокой резной кровати, а рядом со мной, улыбаясь от уха до уха, сидел Ефим. Из одежды я краешком очумевшего глаза заметила на нем лишь джинсы, хотя совершенно точно помнила, что раньше была еще и темно-синяя рубашка на кнопочках. На левом предплечье Ефима синела замысловатая татуировка, на первый взгляд хитросплетение каких-то диковинных растений. Проследив мой взгляд, Ефим усмехнулся и потянулся к рубашке, висящей на спинке кровати. Я икнула, моргнула, открыла рот, и краска нестерпимого стыда залила щеки. Неужели?.. Торопливо ощупав бока, я с некоторым облегчением поняла, что все основные детали моей одежды на месте. Но почему я здесь? И где все остальные?

— Выспалась? — склонив набок голову, поинтересовался Ефим. — Голова не болит?

Совершенно сбитая с толку, я молчала. Жизнь в одно мгновение превратилось в нечто расплывчато-неясное, тонко покалывающее где-то внутри иголочками смутного беспокойства.

— Почему я здесь? — испуганно прошептала я, машинально подтягивая к подбородку пестрое лоскутное одеяло. В нем я без труда опознала произведение Иркиной тети Лены.

— Уснула, — пожал плечами Ефим.

— Уснула? — не поняла я. — А потом?

— Потом? Потом спала…

Я подозрительно сощурилась и постаралась еще раз незаметно проверить детали своего туалета. Кроме туфель, все на месте.

— А перед этим?

— Что перед этим?

— Ну.., перед тем, как уснула?

Вдруг на лице Ефима появилось виноватое выражение, а мое сердце громко ухнуло и оборвалось…

— Видишь ли, Настенька… Перед этим.., ты выпила немного лишнего…

— Ну?!

— Ну ничего… С каждым бывает!

— А после?!

— После чего?

— После того как лишнего выпила, черт! — не выдержала я, взбешенная его бестолковостью. Он просто издевается, задавая дурацкие вопросы, хотя прекрасно понимает, о чем идет речь.

Однако Ефим молчал, воспринимая мое смущение с явным удовольствием. Плотно сжатые губы и веселые бесенята в глазах говорили о том, что он едва удерживается от смеха. Я рывком сдернула одеяло и села:

— Девчонки где?

Он снова пожал плечами. Сбросив ноги с кровати, я собралась встать, но Ефим удержал меня за руку:

— Подожди…

Черта с два! Я не послушалась, а он, видимо, приняв это за элемент любовной игры, руку не выпустил и дернул меня к себе. Марш Мендельсона разом перешел в «Прощание славянки» в исполнении сумасшедших барабанщиков, я вскрикнула и схватилась за голову.

— Ты что! — заваливаясь на Ефима, взвизгнула я и инстинктивно свободной рукой со всего размаха залепила ему пощечину. — С ума сошел!?