— А вот самые старинные в коллекции, — Боб осторожно открыл отдельно висящий нарядный ящичек наподобие некрупного стеклянного скворечника: — Русские карманные часы, восемнадцатый век, казенная часовая фабрика «Марка Фази». Времена Екатерины Второй. — Боб вытащил позолоченные часы-луковицу, нежно погладил корпус пальцами, как мог бы погладить любимое лицо.

— Ты — настоящий Хранитель, — определила Юля.

— Да, я — Хранитель. Спасибо. Мне это подходит. Но, прости, я тебя заговорил совсем, — спохватился Боб. — Проходи, пожалуйста, сварю нам кофе. Помнится, ты любила кофе. Дядя Федор тоже. Без сахара, без молока. Черный крепкий кофе… — Боб помолчал. Пристально посмотрел на Юлю. Спросил: — Как считаешь, сейчас еще рано снова звонить в реанимацию?

Наташа, недовольно подергивая опущенным хвостом, первая прошла на кухню. «Ну вот, — обиженно подумала она, — и зачем тащить всех подряд в Дом? Поить кофе? Когда можно было бы с большим успехом и удовольствием почесать теплый кошачий лобик, аккуратное ушко, и, может быть, я бы даже помурлыкала. Немного».

Отсутствие коллекционера дяди Федора тоже неприятно волновало кошку. Она прекрасно знала, как трепетно относится к нему Хозяин, как переживает все его отлучки, особенно вот такие — незапланированные.

Наташа кинула насмешливый взгляд на незваную гостью — та неуклюже карабкалась на барный стул. «Какое убожество, — мельком подумала кошка, — каракатица несчастная», — и черно-белой молнией взлетела на соседний. Пусть Хозяин посмотрит. Кто есть Кто.

Юля же только с третьей попытки забралась на высокий табурет, других сидячих мест она не обнаружила. Помотала ногами, освобожденными от туфельного рабства.

— Бобка, я звонила сорок минут назад, — стараясь звучать уверенно, ответила она. — Давай договоримся, что будем осведомляться раз в два часа. Хорошо? И потом, тебе нельзя кофе. Ты еще водки выпей, болящий. Как насчет овсяного киселя? Могу сварить, умею. Я сама перезвоню в отделение и все узнаю, но попозже, хорошо? Или даже съезжу. Дядя Федор мне тоже не чужой.

— Хорошо, — Боб на секунду с силой зажмурился, открыл глаза, — хорошо. Спасибо.

Юля неловко сглотнула:

— Кто-то девушке кофию обещал? Кто-то, как обычно, про девушку забыл? Слушай, Бобка, у меня такое предложение, может быть, убогое, но, как ты посмотришь, если я дочь привезу? Тебя бросать я не могу, — Юля сморщила нос, — ребенка — тоже — не могу. Но музейные витрины надо бы хорошенько заколотить, господин Хранитель. А то девочка очень креативна. Мигом превратит твоего «Марка Фази» в стильный панковский аксессуар.

— Юлька, ну о чем речь, давай, тащи своего ребенка, — слегка оживился Боб, — а как ребенкино имя?

Юля приняла из рук Боба чашку с кофе. С удовольствием оглядела густую коричневую пенку. Ответила:

— Таня.

Наташа коротко мяукнула. Она не любила, когда о ней забывали.

Из дневника мертвой девочки

Сегодня очень повезло — с ходу ловлю приятную молодую женщину в «дутом» плаще и полосатом пушистом шарфике, очень вежливую, она на «толкучке» явно впервые, взволнованным голосом несколько раз повторяет, что болеет сын, нужны лекарства, хорошие продукты с рынка.

Сдает одну комнату в квартире, квадратная угловая, шестнадцать метров, третий этаж, два окна. Важна тишина и порядок, все это я обещаю, никаких проблем с тишиной, никаких с порядком, я и брат, мы — близнецы, студенты-медики. Быстро отходим, здесь не так далеко, — оправдывается полосатый шарфик, ничего, что мы пешком? Конечно, конечно, я согласна вообще на все, доползу и на коленках, отдельное жилье необходимо, немедленно. Заворачиваем во двор, хороший тихий двор, а пусть бы и не тихий.

Заходим в квартиру, в коридоре на стульчике дожидается маму тихий мальчик, несмело радуется, мы проходим чуть в глубь — вот комната, квадратная и угловая. Она может быть нашей уже с этой минуты, я мгновенно вбираю в себя и эти светло-серые обои, и книжные стеллажи до потолка, и превосходный диван, и темно-красный ковер с каким-то мелким узором. Достаю из внутреннего кармана приготовленные деньги, протягиваю их приятной молодой женщине, что-то такое на моих щеках — слеза.

* * *

— Мария, о каком цвете лица ты вообще можешь говорить, если не спишь ночью? — осведомился у жены умник Петров, — мезотерапия, ботокс… Просто в твоем возрасте нельзя позволять себе излишеств, ни в чем. Только режим и умеренность. Немедленно ложись — времени час ночи. Четверть второго. А ты, — Петров быстро-быстро поразмахивал правой рукой вблизи Машиного носа, — а ты ведь обкурилась здесь. Даже окно не открыла! Уже научилась обходиться без кислорода, дорогая? Не дашь мастер-класс при случае? Для дальнейшей жизни с тобой мне бы это здорово пригодилось.

Умник Петров все-таки чувствовал ответственность за нелюбимую жену и периодически пытался ее немного улучшить.

— Милый, — попыталась беззаботно промурлыкать охрипшая от многовыкуренного Маша. Она откашлялась и просюсюкала опять не своим голосом, не своими словами: — Я почти сплю. Ты иди, золотце, ложись в кроваточку, закрывай глазки, а я сейчас подойду. Что-то зачиталась немножко…

— Ты хоть бы какую книжицу рядом положила, для правдоподобия, общество книголюбов. Хоть бы у сыночка заняла его любимый роман «Убить эмо»[20]рассмеялся ей в лицо муж. — Или мы решили перечитать предупреждения Минздравсоцразвития России о никотиновой зависимости ровно миллиард раз, для окончательной ясности?

— Или нет, — умник Петров театрально поднес ультрамариновую пачку «Pall Mall» поближе к глазам, чертова близорукость продолжала прогрессировать, надо заняться, в конце концов, выписать новые очки.—

Ага, ага, за-чи-та-лась. — Далее он продекламировал на манер японских танков: — Табак, который разбудило солнце! мягкий, насыщенный вкус!

Маша промолчала. К тому, что муж один раз поставил себе целью воспитать из нее особо гармоничную личность и теперь будет воспитывать до посинения, она давно привыкла. И даже уже и не относилась как к неизбежному злу — вообще никак не относилась. Иногда веселилась, если смешно.

— Да, Мария, раз все мы здесь сегодня собрались, может быть, расскажешь, что там с драгоценным Бобочкой опять произошло? — Муж бесшумно опустился на ярко-малиновый хитро выгнутый кухонный стул, мельком обратив внимание, что в этот раз садится на смелый образчик коллекции «Стерео» от прогрессивного дизайнера Луки Никетто. Мебель в доме жила разномастной и большой компанией, причудливо сочетаясь, а чаще не сочетаясь друг с другом.

— Петров. Такая неприятность, — умеренно прокомментировала Маша события дня, завладев «Pall Маll»-ом и пытаясь тайно закурить, не вызвав неудовольствия семьи, устроившейся на малиновом брендовом стуле, — такая неприятность. В общем, случайно отравился его любовник, как бы тебе лучше пояснить, и он сейчас в коме, интенсивная терапия, вот как-то так… — Маша глубоко затянулась, и еще раз, и еще. — Да, — вспомнила она, — это не просто любовник. Это дядя Федор. Помнишь дядю Федора?