Это было много для одного дня, но, пока не стемнело, он только раз прервал свои блуждания, чтобы поесть в небольшом ресторане под сенью собора, где вино подавали в маленьких оплетенных бутылках с длинным узким горлышком и кормили просто, но вкусно. В сущности, он видел все мельком, но и этого было достаточно, чтобы понять, чем некогда была Флоренция. Все способствовало его восприятию: безоблачное небо, контраст с бесконечным унынием мрачной северной осени, его собственное возбуждение, чуткость к языку камней и красок, внезапный переход к покою от чувства неудовлетворенности, которое он испытывал в Англии. Первый раз в жизни Энтони усомнился в правильности суждений Скропа. Италия — музей? Нет, разве только вы сами будете рассматривать ее как музей. Это освобождение, внезапный свет, озаряющий человеческий разум, как подлинное Возрождение самой Италии. Но для того, чтобы почувствовать его, откликнуться на него, нужно любить этот мир всеми чувствами, так, как умели любить его великие мастера. Персей, Давид— освободители.

Когда Энтони пробирался со своим саквояжем сквозь толпу на вокзале в Риме, он почувствовал чью-то руку на плече и услышал голос Робина:

— Молодец! Никак не думал, что вы сдержите свое обещание. А здорово, видно, устали.

— Не особенно. Только чувствую, что ужасно грязный. Мне нужно умыться и переодеться, и тогда все будет в порядке.

— Пойдемте. Я нашел для вас комнату наверху, около Испанской Лестницы. А я живу внизу, на Виа Дуэ Мачелли.

Робин быстро провел Тони мимо обступивших их со всех сторон и предлагавших комнаты комиссионеров. Они уселись в фиакр.

— Послушайте! — воскликнул Тони. — Что это за громадные развалины?

— Бани Диоклетиана. Они когда-то занимали всю площадь. Тут есть церковь, построенная Микеланджело, и музей, где собран всякий хлам, относящийся к греко-романским временам. Вам это, наверное, все очень понравится.

— А что это за фонтан? — Тони указал на высокие белые струи, падавшие на бронзовые фигуры обнаженных женщин.

— О, это современное произведение. Забавная штука, говорят, какая-то здешняя пуританская клика запротестовала, когда его поставили, и скульптору пришлось кое-что изменить. Но я сомневаюсь, чтобы наши уважаемые члены муниципалитета разрешили поставить его даже и в таком виде.

— Нет, конечно, — сказал Тони, оглядываясь на фигуры, которые как будто сладострастно изгибались под струями воды. — Но это красивее всего, что я видел в этом роде в Париже. Вода, во всяком случае, великолепна.

— Это еще что! Все акведуки кончаются огромными фонтанами. Фонтан Моисея, фонтаны папы Павла III, — один возле Япикула, другой огромный фонтан Треви, два фонтана перед собором святого Петра и множество маленьких. Еще есть очень красивый фонтан с фигурами юношей и с черепахами в гетто, затонувшая лодка работы Бернини у подножия Испанской Лестницы и круглый римский бассейн перед виллой Медичи. Рим — город чудесной воды, колоколов, архитектуры и прекрасного вина. Мы очень хорошо сделали, что приехали сюда.

— Здесь всегда такая солнечная погода?

— Нет, что вы! В сентябре была страшная жара, потом в октябре и в начале ноября стояла приятная погода, хотя были грозы. Но еще Дня два тому назад не переставая лил дождь. Природа смилостивилась для вас. Впрочем, не очень-то обольщайтесь этим солнцем, — по вечерам и рано утром бывает холодно.

— Это я заметил во Флоренции. Смотрите-ка, вот опять фонтан!

— Это Тритон, а там, напротив, дворец Барберини. Это барокко. Но он мне нравится.

— А что за обелиск впереди?

— Египетский, привезен каким-то императором, не помню каким. Он как раз на вершине Испанской Лестницы. Вы будете жить совсем рядом, за углом на Виа Грегориана.

Наконец Энтони очутился у себя, в большой комнате с высоким потолком, расписанным амурами с гирляндами из роз, и с полуобнаженной красавицей в центре, из пупка которой самым неподобающим образом свешивалась электрическая лампа без абажура. В комнате было два высоких окна, из которых открывался вид на черепичные крыши, купола и небо; стояла громадная кровать, массивный круглый стол на витой ножке, потертые золоченые стулья, сосновый умывальник с дешевым зеркалом над ним и висело несколько масляных картин с видами Рима.

Странное сочетание.

— Так, — сказал Тони. — Большая комната. Дорого стоит?

— Пятьдесят лир в месяц, — сказал Робин оправдывающимся тоном. — Ужасно дорогие комнаты в Риме, и трудно найти. Была одна за сорок лир, но очень маленькая и без всякого вида — я решил, что лучше вам заплатить лишних десять лир, но чувствовать себя уютно.

— Да, очень хорошо. Вы очень добры, что подыскали для меня комнату — терпеть не могу искать.

Энтони стал умываться и переодеваться, а Робин не умолкая болтал.

— Любопытный город Рим, и нам повезло, что мы видим его сейчас — вряд ли он еще долго сохранит свой древний дух. Если вы начнете осматривать все старинные церкви, галереи и дворцы, дела вам будет по горло. Я уже бросил это занятие, — в сущности, я не большой поклонник старого искусства.

— Cosa bella mortal passa, ma non d'arte, — важно изрек Тони, цитируя фразу, выученную наизусть в поезде.

— Как? — сказал Робин. — Ради бога не становитесь эстетом, Тони. Здесь интересна сама жизнь.

Рим — это большая деревня, начиненная старыми дворцами и храмами, как пирожное миндалем. Он до сих пор огорожен стеной и почти не выходит за ее пределы. Строятся кое-какие новые кварталы, но предместий здесь меньше, чем в любом другом большом городе. Конечно, благодаря малярийным комарам. Отойди на милю за Порт Сан-Панкрацио, и уже не встретишь ни души. Кажется, можно попасть коркой хлеба в купол святого Петра, а кругом тишина, ни звука не слышно, только пчелы жужжат да стрекочут кузнечики. Рим — это ведь оплот католичества, а священники все-таки ходят переодетыми, и антиклерикализм здесь куда сильнее, чем в Париже. Тут два монарха, а стало быть, и двойной состав дипломатов.

Я никогда не представлял себе, что в мире так много дипломатии. Ватикан не разговаривает с Квириналом, а король и его семья — католики. Старая аристократия до сих пор ездит в каретах, и у них великолепные лошади. Каждый день часов около четырех на Пинчио катаются в экипажах, и вы там увидите самые роскошные коляски с прекрасными лошадьми и тут же допотопные фаэтоны с пеньковой упряжью.

Швейцарская гвардия до сих пор носит мундиры по эскизам Микеланджело, а последователи тех, кто так» мягко» осудил Галилея, имеют первоклассные обсерватории. Машине британского посла преграждают путь двуколки, в которых развозят вино. Недавно здесь построили огромное здание суда, и, говорят, кой-кто здорово поживился на этом деле; мошенничества вокруг этого было не меньше, чем вокруг одного из грязных скандалов в Филадельфии. Римская знать владеет громадными поместьями и баснословным богатством, а трущобы на берегу Тибра просто ужасны, особенно в Трастевере. Однако люди кажутся счастливыми, и народ здесь добрый, хотя немножко грубоватый. Когда мы говорим о римлянах, то имеем в виду римлян Тита Ливия, а когда здешние жители говорят о римлянах, они имеют в виду самих себя, — у них до сих пор вытиснено S. P. Q. R.на газовых фонарях, и имеется три сената — кардиналы, члены муниципалитета и сенаторы. Мне говорили, что они следуют скорее традициям Катилины, чем Катона. Вчера вечером я был в погребке недалеко от королевского дворца и туда вошел какой-то человек с барсуком, которого он только что убил в Кампанье. Вообразите себе человека, застрелившего барсука в Гайд-Парке и принесшего его в какой-нибудь бар около Букингемского дворца. Я вам говорю, Рим — удивительный город. Готовы? Отлично, идем.