Налил вино, забрал пустой бокал и растворился за шторой.

Глядя на Лиру, невозможно было предположить, что что-то в её жизни идёт не так, как ей бы того хотелось. Больше всего она напоминала невероятно царственный воздушный шар: Лира с детства была очень полной, практически круглой, но при этом удивительно лёгкой в движениях и одевалась соответствующе, в пышные рюши. Сегодня на ней было довольно короткое розовое платье (Лира возмутилась бы: это маджента) с юбкой, собранной из нескольких рядов жатых оборок. Светлые кудри она собрала в высокую причёску, надела бархатный обруч в цвет платья, а вокруг глаз рассыпала крупные блёстки. Небольшой хрустальный шар в навершии её посоха странно гармонировал с длиннющими ногтями, обклеенными зеркальными стразами.

Наверное, Ёши был бы от неё в восторге: это явно была авторская интерпретация лунной моды. Или не был бы, потому что та лунная из его сна была обладательницей идеальной фигуры, такую только на эротических плакатах и печатать. И грудь у неё была огого…

Зато Лира носила высоченные каблуки и тонкие чулки, несмотря на злющий январь. Она была Королевой по дневному отражению, и в это сквозило в каждом её движении, даже случайном.

— Никто никого не убьёт, — сказала я с убеждённостью, которой совершенно не чувствовала. — Даже если его отлучат, в Кланах мораторий на смертную казнь. Всё будет хорошо, Лира, слышишь?

Она кивнула и принялась рассеянно помешивать внутренности ежа в панцире. История Родена тянулась уже месяц, и конца ей было не видно.

О Родене Маркелава говорили, что он талантливейший из артефакторов своего поколения, геммолог от самой Тьмы, практически гений и одарён сверх всякой разумной меры. Он занимался, как все Маркелава, ритуальными зеркалами, был не слишком общителен и изъездил все острова и весь Лес, перебирая самые чистые из камней; в декабре его арестовали по обвинению в занятиях запретной магией. Он, говорят, входил в некую преступную группу, которая испытывала на двоедушниках артефакт, разделяющий человека и зверя. Было доказано четыре смерти; по слухам, их было на самом деле гораздо больше.

У Лисьего Сыска и даже Волчьих Служб много прав, но ни одно из них не позволяет им арестовать колдуна только потому, что он в чём-то обвиняется. Колдун принадлежит Роду, и лишь Род волен решать, что с ним делать; даже самые жуткие из преступлений обычно разрешались дипломатически, и наказание определял Конклав, а не закон Леса. Поэтому, когда всё только началось, Лира была почти спокойна. Это ведь не Роден убивал этих людей, не так ли? Он артефактор, а не убийца! Пусть даст показания, какие там этим мохнатым захочется; его запрут в дальнем углу острова на десяток лет, это будет ужасно, но всё-таки…

А дальше стали понятны две вещи. Во-первых, Волчья Служба вцепилась в Родена зубами и даже пыталась задержать в порту корабль, на котором Старший Маркелава торопился отправить сына на остров. Во-вторых, сам Роден проявил неожиданное упрямство и в ответ на все вопросы только и делал, что цитировал старые стихи на изначальном языке, — из тех, что писали гекзаметром.

Каждую неделю по понедельникам мы выслушивали теперь новые и новые аргументы. Северные Рода, традиционно выступающие за интеграцию и дружественные отношения с Кланами, настаивали, что преступник должен быть отлучён от Рода и выдан Волчьему суду. Южные Рода, говорящие о воле и праве крови, напоминали, что колдовское море свободно от власти зверей.

Голосование планировали только на середину марта, и пока никто ничего не говорил о казни. Но Лира была с чего-то уверена: его убьют. Каждый понедельник она ждала под залом Конклава с бледным лицом, а потом тащила меня в очередной ресторан, пить и пытаться говорить об отвлечённых вещах.

— Он ни в чём не виноват, — в тысячный раз повторила Лира, отставив в сторону блюдо с морепродуктами. — Он артефактор, а не убийца! И он колдун, он никогда не стал бы помогать Крысиному Королю.

— Есть свидетельства, — осторожно сказала я. — У него нашли крысиные деньги, и…

Лира метнула в меня злой взгляд.

— Это не его! Маркелава и крысы, ты с ума сошла? Это твоя тётка зналась с мохнатыми, а Роден никогда не…

— Всё будет хорошо, — повторила я, усилием воли пропустив мимо ушей все её слова. — Всё будет хорошо, Лира, слышишь? Всё будет хорошо.

xx

Следующее утро началось с тошноты. Она скрутилась у меня где-то за рёбрами в склизкий комок, запустила щупальце в горле и щекотало собой нёбо. Я долго стояла у шкафа, медленно и глубоко дыша, ненавидя решительно всё и страстно мечтая о сигарете.

Это что же теперь, — мне год нельзя будет курить? Даже больше года, я же приличная женщина, желаю своему ребёнку добра и, конечно, буду кормить грудью, как положено. Ну, зато у меня вырастут сиськи, должно же быть хоть что-то хорошее! Потом, наверное, сдуются и обвиснут…

Никогда, никогда больше не буду заниматься сексом, — постановила я, пытаясь почистить зубы как-нибудь достаточно аккуратно, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты. Никогда! В конце концов, я не стала бы изменять мужу, даже если в его роли выступает Ёши. А ложиться в одну постель с ним, ещё раз, — бррр, вот уж без чего я точно обойдусь с превеликим удовольствием.

Горгульи жрали, а я стояла у крыльца, мрачная и злая, и месила ботинками неглубокий свежий снег. Птички — целое семейство глазастых летающих горгулий, каждая с ладонь размером, — пытались зацепиться за кольчугу и пролезть в карман целиком, а самая наглая уселась на плечо и засовывала клыкастую морду мне в ухо. Малышка развалилась по центру двора, как раз там, где всё было испахано трактором, и громко чавкала. Что она жевала, не знаю и знать не хочу: ни капель крови, ни нескольких жменей мясной стружки не было достаточно для такого эффекта.

— Надо подправить ей правую ногу, — ревниво сказала Урсула. Она ходила по двору, вглядываясь в чары и цокая языком: моих умений никогда не было достаточно для того, чтобы не получить несколько десятков правок к изделию. — Неужели ты не видишь, что у неё западает колено?

— Можно пока отложить, — добродушно сказал дедушка. — Не так критично. А девочка только-только вышла замуж! Хорошо, что она хоть кормить их не забывает, а то заперлись бы в спальне, как попугаи-неразлучники…

— Скучный он какой-то, чтобы с ним попугайничать, — проворчала Мирчелла и украдкой мне подмигнула.

— Так с ним и не развлекаться надо, — проскрипела Меридит, — а делать наследников!