по дороге вместе со своим братом Асададдин Ширкухом. Неожиданно их нагнала плачущая женщина и сказала: “Такой-то без всякой причины обидел меня”. Асададдин /56/ отыскал того человека, обезоружил его и нанес ему удар по смертельному месту. Наджмаддин, очевидец происходящего, заковал своего брата в цепи и доложил наместнику султана Мас'уда о случившемся. Тот эмир написал в ответ: “С убитым мы были самыми близкими друзьями[407], [и], если встречусь с вами, может случиться, что буду мстить за него. Поэтому будет лучше, если вы оставите мой город, чтобы больше нам друг друга не видеть”.

Когда об этом стало известно Наджмаддин Айубу, он вместе со своим братом Асададдином отправился в Мосул. По прибытии их туда атабек 'Имададдин Занги обошелся с ними милостиво[408] и после завоевания Баалбека передал бразды здешнего правления в могучую десницу Наджмаддин Айуба.

И Наджмаддин был эмиром в высшей степени приятной наружности и достойного поведения, наделенным мудростью и благочестием, украшенным получившею известность справедливостью и милосердием. В дни правления в Баалбекеим была построена для братства суфиев обитель, названная Наджмийе, и засвидетельствовал он в той стране [свою] справедливость и заботу о подданных. После смерти 'Имададдина он вместе со своим братом Асададдином отправился к Нураддин Махмуду[409]. Оба брата снискали благоволение Нураддин Махмуда, Асададдину вместе с должностью правителя Хомса стало принадлежать звание сардара и предводителя войск.

Правитель Египта 'Азид Исма'или[410] в [деле] оказания отпора франкам положился на Нураддина, и три раза [последний] посылал ему на помощь Асададдина с большим войском. /57/ Во время последнего [похода] с согласия 'Азида Асададдин убил его везира Шаоура и занял его место. Но не успел он сорвать розы из цветника везирата, как рука смерти разломала в его сердце колючку скорби и после 65 дней пребывания в той высокой должности в субботу 2 джумада-л-ахира 564 (2 марта 1169) года он поднял знамя отбытия в потусторонний мир. Вместо него за дела везирские взялся его племянник Салахаддин б. Наджмаддин Айуб[411].

Салахаддин Йусуф б. Наджмаддин Айуб

Благодаря замечательным познаниям и осведомленности в делах он лишил столпов державы 'Азида влияния и получил почетный титул Малик Насира. Упрочив свое положение в Египте, он послал к Нураддин Махмуду гонца с просьбою позволить его отцу приехать в Египет. Нураддин Махмуд удовлетворил его просьбу и пожаловал Наджмаддин Айубу разрешение отправиться в Египет.

24 раджаба 565 (14 апреля 1170) года [Наджмаддин] прибыл в Миср[412] и был встречен халифом 'Азидом. При лицезрении Салахаддин Йусуфа глаза Наджмаддин Айуба прояснились, ибо в обители страданий разлуки очи его от печали покрылись белою пеленою. Салахадддин оказал [своему] благородному отцу все возможные знаки уважения и почитания и хотел [даже] передать ему должность везира. Но Наджмаддин не согласился, и Салахаддин со всем рвением занялся управлением Египта.

В первых числах мухаррама 567 (сентябрь 1171) года здоровье 'Азида ухудшилось, и десятого числа [того же месяца] он отправился /58/ в потусторонний мир. К Салахаддину перешли сокровищницы Исмаилитов, до отказа наполненные несметным числом монет, редкостными драгоценными камнями и отборными тканями. Единовластно стал он вершить дела царства и заручился поддержкою подданных и войска.

В истории Йафи'и[413] упоминается, что в числе ценных вещей, что перешли к Салахаддину из казны 'Азида, был жезл из изумруда и сто тысяч томов редких книг, [написанных] прекрасными почерками. В начале правления Салахаддина Нураддин Махмуд по многим причинам обиделся на него и решил отправиться в Египет и вместо Салахаддина другого удостоить чести султанства.

Когда об этом стало известно Салахаддину, он призвал своего отца, дядю, своих приближенных и эмиров и для [изыскания] способа предотвратить то несчастье бросил меж ними жребий совета. [Тогда] поднялся племянник Салахаддина Такиаддин и сказал: “Интересы державы требуют, если Нураддин Махмуд пойдет на нас войною, с несметными войсками явиться на поле битвы и не отдавать в мощную его десницу бразды правления в этой стране”. Наджмаддин Айуб принялся бранить внука и, решительно возражая против таких [его] речей, сказал, обращаясь к Салахаддину: “, отец твой, и Шихабаддин, твой дядя, из всех присутствующих питаем к. тебе наибольшую любовь, но стоит нам увидеть Нураддина, и мы не сможем по обычаю прежнего не облобызать его ковер, [который служит] образцом великолепия. И коль прикажет он нам поразить [тебя] в затылок, мы обязательно выполним его повеление. Если так обстоит дело с твоим отцом и дядей, то что тебе ждать от других /59/ эмиров и столпов державы? Государство наше входит в богом хранимую державу Нураддина, и мы по сути дела его рабы. И если Нураддин сместит нас, нам не останется ничего, как подчиниться и покориться. Сейчас тебе лучше написать Нураддину челобитную такого содержания: распространился слух, что августейшие помыслы укрепились в намерении направить победоносные стяги на завоевание нашего вилайета. Между тем нет необходимости, чтобы его величество ради такого дела подвергало себя трудностям похода, ибо не сошел с пути повиновения слугам подножия султанского трона и послушен любому повелению, которое будет исходить от прибежища справедливости. Стихотворение:

Что бы ты ни приказал — мы рабы и исполнители,

Что бы ты ни повелел — мы слуги и подчиненные.

И если государь недоволен поведением [своего] покорного слуги[414], следует направить одного из личных гулямов, дабы, возложив ярмо на шею [этого] раба, он доставил его ко двору прибежища мира. Полустишие:

Что делать рабу как не повиноваться!”[415].

Салахаддин со вниманием выслушал совет своего достопочтенного отца, и народ разошелся. Тогда Наджмаддин Айуб уединился с сыном и сказал: “По свойственной молодости самонадеянности и неопытности ты не ведаешь, что для дела полезно и что вредно. Эти люди узнали бы твои сокровенные мысли[416] и донесли бы Нураддину, что ты намерен помешать ему войти в Египет. Нураддин все свои помыслы направил бы на то, чтобы сместить нас и, собрав все войска Сирии и Мосула, поднял бы знамена похода в нашу сторону. Теперь же, /60/ узнав об этом собрании, он решит, что мы послушны и покорны ему. Успокоившись на наш счет, он займется чем-нибудь другим, и нам нечего будет его опасаться”.

Действительно, этот план Наджмаддина совпал с божественным предопределением. Когда прошение Салахаддина, основанное на высказываниях в упомянутом собрании, была представлено Нураддину, [последний] вновь явил милость Салахаддину и счел разумным оставить его в покое[417] и ни под каким видом