– Он даже танцевал с той прекрасной незнакомкой, герцогиней де Мужье, о которой я раньше ничего не слышала.

– Несомненно, это д’Орти нарядил одну из своих девок в бальное платье, – сказал ворвавшийся в комнату Дуаллак, которому явно не терпелось обсудить свой лужок. – Это вполне в характере нашего хозяина!

– Уверена, что нет, – отозвалась Флора с тем инстинктивным великодушием, проявлявшемся у нее, даже когда она ревновала. – Уверена, что нет. В той женщине не было ничего вульгарного, хотя она и вела себя с мужчинами неосмотрительно. Было бы очень любопытно с ней познакомиться.

– Она уехала незадолго до рассвета, мадам, – прозвучал глухой, бесцветный голос.

Я как раз помогал врачу перевязывать Жильдаса. Обернувшись, я узнал Марту. Она была в привычной черной блузе, с гладко причесанными волосами и вид имела суровый. Я глядел на нее с удивлением, благодарностью, испугом и не знаю, как еще, но она не подняла глаз.

– Ваша незнакомка уехала, когда вернулись остальные, – сказала Флора, улыбнувшись Марте. – Деревенский бал, наверное, тоже был неплох, потому что некоторые вернулись далеко не сразу, – заметила она и, обратившись к Марте, добавила: – Да вы бы и не были нужны. Я все равно всю ночь и все утро провела в этом платье, которое буду теперь ненавидеть всю жизнь.

И она указала на синее тюлевое платье, все закапанное слезами.

Марта снова ничего не ответила, и Флора обернулась ко мне:

– Ей очень идет красный цвет. Я ей вчера одолжила свою индийскую шаль, чтобы она пользовалась успехом у деревенских кавалеров.

Она обернулась, так как в комнату с мрачным видом вошел д’Орти, которому, похоже, не стало легче оттого, что его нотариус и его друг Жильдас остались в живых.

– У нас есть повод для беспокойства, – заявил он. – Речь идет о смерти человека. Надо продумать версию и ее придерживаться. Надеюсь, вам известно, что дуэли запрещены. Как аристократам, так и всем остальным. У Шуазе дядюшка заседает в палате пэров.

– Но в конце концов, чтобы создавать версии, у нас есть Оноре, – запротестовал я. – Он же префект, черт возьми! Его чистосердечие ни у кого не вызовет сомнений. И Шуазе не тот человек, чтобы жаловаться на дуэль, которую сам затеял.

– Шуазе ни на что не жалуется, кроме смерти своего брата, – заметил д’Орти. – В связи с этим, Ломон, он велел передать вам, что видел, как вы закрыли глаза перед выстрелом, и он на вас не в обиде. Пулю его брата обнаружили в стволе дерева. Должно быть, он выстрелил, уже падая. И вы не стреляли раньше команды. Нет, Шуазе ничего не скажет или скажет то, что нужно. А вот Оноре больше ничего не скажет. Наш префект утром повесился на гумне. Там его и нашли.

Наступило такое глубокое и бесконечное молчание, что мне даже стало легче, когда Флора, тихо вскрикнув, пошатнулась и упала без чувств. Жильдас сел на постели, д’Орти принялся разъяснять обстоятельства дела, а комната понемногу начала заполняться людьми. Все говорили разное: кто-то утверждал, что видел Оноре очень поздно вечером, а кто-то даже видел, как он танцевал вальс с этой соблазнительной незнакомкой. Я вышел из комнаты и сделал Марте знак следовать за мной. Она вышла следом, с видом примерной и послушной горничной, но серые глаза в тени коридора горели дьявольским огнем.

– Ну что, мэтр Ломон, – сказала она своим низким голосом, – вы довольны, что остались живы?

– Да, – нехотя ответил я. – Благодарю тебя. Но ответь мне только на один вопрос. Когда я посмотрел на мертвого Норбера де Шуази, он улыбался. Он умер счастливым. Не ты ли мне сказала, что он импотент?

Мне было стыдно задавать такие вопросы в подобных обстоятельствах, стыдно, что я не подумал об Артемизе и Оноре, о мертвых и о живых, но этот вопрос не давал мне покоя с самого утра.

– Ну, – сказал я, – так был он импотентом или нет?

Марта внимательно на меня посмотрела и охотно ответила с услужливой улыбкой:

– Был, с самого детства.

– Но тогда… Но тогда почему он за тобой увивался?

– Почему? Да потому что со мной он импотентом не был, – заявила она скорее с гордостью, чем с сожалением.

* * *

По целой тысяче соображений, которые я опускаю, поскольку чувствую себя совсем измученным старостью, страданием и угрызениями совести из-за того, что был замешан в этой мрачной истории, так вот, по целой тысяче соображений брак Флоры и Жильдаса было решено заключить как можно скорее. Оноре похоронили. Артемиза утешилась очень легко и быстро. А потом состоялось венчание в Буттевильском храме. В первом браке Флора была протестанткой, Жильдас считал себя не то атеистом, не то католиком, не то вообще никем, как это бывает у крестьян. Я был свидетелем. Церемония подошла к фразе, которую священник в наших краях обычно произносит на весь храм. Эта фраза и сейчас звенит у меня в ушах:

– Есть ли у кого-нибудь возражения против брака этого мужчины с этой женщиной? Кто-нибудь…

Дальше я текста обряда не помню, зато отлично помню, как из задних рядов зрителей выступила Марта и сказала:

– У меня.

От ее голоса у меня кровь застыла в жилах, Жильдас побледнел до синевы, а зрители замерли в изумлении. Помню, как в наступившей жуткой тишине она подошла вплотную к священнику, встала прямо против Флоры и Жильдаса и положила Жильдасу на грудь загорелую, натруженную руку. На миг опершись на него, она произнесла громким голосом, который было слышно за три лье:

– Я тоже повенчана с этим человеком, месяц назад, в Бордо. Но я оставляю его своей хозяйке, поскольку я хорошая служанка. Да и потом, мне в тысячу раз милее кучер месье Дуаллака, который ждет меня на улице.

Тишина сгустилась. Жильдас закрыл лицо руками, Флора так и осталась стоять с полуоткрытым ртом, не в силах пошевелиться от изумления и отчаяния. И в этой тяжкой тишине Марта продолжила:

– Мадам графиня, оставляю вам также все мое жалованье.

И удалилась царственной походкой. Впечатление было незабываемым, ибо ее поступь, выражение лица, да и сам демарш не оставляли сомнений в том, что экстравагантная декларация была чистой правдой.

Известно вам или нет, что случилось потом, какая разница… Даже если я и единственный, кто об этом помнит. Я пишу быстро, чтобы поскорее проскочить дальше и не воскрешать в памяти полные отчаяния часы, что я провел той кошмарной грозовой осенью, когда человеческое безумство соединилось с безумством природы. Итак, завершаю мою историю как можно быстрее.

На следующий день Жильдас покончил с собой, а через какое-то время Флора сошла с ума. Учитывая ее происхождение и высокое положение, ее не поместили в лечебницу, а отдали на попечение монахиням из монастыря в Бордо. Там она и умерла два года спустя. В первый раз, когда я смог ее навестить, она меня не узнала, да и я еле узнал ее.

Судьба еще раз свела меня с Мартой. После двух лет, проведенных в монастыре, Флора де Маржелас умерла в состоянии буйного помешательства и оставила все свое имущество Жильдасу, которого продолжала считать живым. Поскольку Жильдас покончил с собой, то имущество перешло к Марте, его жене. Ей же завещали свое состояние Оноре д’Обек и шевалье д’Орти, незадолго до этого скончавшийся от пневмонии. По этому случаю мне надлежало найти наследницу, которая стала очень богатой женщиной. Я шел по ее следу в высшем обществе и повсюду находил оставленные ею дымящиеся развалины. Любопытная это была наследница: где бы ей ни доставалось крупное состояние, она все раздавала бедным. Она все разрушала и ничего себе не брала.