как он напряженно сжимал правую руку в оттопырившемся кармане, явно было видно, что там находился револьвер. Луна светила ему в спину, поэтому его лицо находилось в тени. Но даже при этом плохом освещении явно было видно, что в нем что-то не так. Я напряженно всматривался в него, пытаясь найти ответ. Когда он ближе подошел ко мне и чуть повернулся боком, очевидно, выбирая наиболее удобную позу для нападения, я понял, в чем дело. У него был всего один глаз, а через все лицо шел большой шрам от удара саблей. Поэтому у него был такой свирепый вид, который вызывал естественный страх у людей, хоть раз взглянувших ему в лицо.

– Куды спешим, ваш бродь? − произнес он, сплевывая себе под ноги. − Може покалякаем трохи, а еще лучшее подымим. Чай папироски барские, духовитые. Я страсть до них охотник.

Говоря не переставая, он медленно приближался ко мне, пытаясь усыпить мою бдительность и вызвать расположение к себе. Пришел в движение и второй собеседник, который, поддерживая своего товарища, тоже двинулся в мою сторону.

– Дык он, наверное некурящий, − произнес он, гнусавя.

– Ну тогда пусть даст деньжат на папироски али махорку, − словно выплюнул одноглазый от распирающей его злобы.

– Откель ты, барин, топаешь? Не от Николки ли бежишь? А то как его там заперли, так многие бояре и побегли оттуда. Туда почти никто, а оттуда, ой как много было, а потом тишина. Вот ты первый и то ночью. А чаво ночью? Видать, приперло. Наверное, золотишко тащишь али еще чего, − продолжал одноглазый, все выбирая наиболее выгодную позицию для атаки.

– Давай, гад, все сюда! − подскочивший за это время бандит в обмотках занес нож для удара, надеясь испугать меня.

– Братва тебя в Питере не кончила, так мы зараз управим это дело, − поддержал его второй, очевидно, тоже выйдя на позицию атаки.

Они стояли, набычившись, в двух шагах от меня. И отсутствие реакции с моей стороны, наверное, сбивало их с толку. Они не привыкли к такому поведению жертвы. Поэтому пытались спровоцировать меня, чтобы получить повод для дальнейших действий. Беседовать с ними и задерживаться для выяснения отношений у меня не было никакого желания. Тем более, что я сильно устал, проделав за сегодня огромный путь от Питера до Царского Села. Трудно далась и схватка во дворце. А последние два часа пешком хоть и восстановили мое душевное равновесие, тем не менее добавили усталости. Надо было решать, как поступить с этими двумя живодерами. По своей ли воле они вышли на меня или их кто послал, просчитав возможный мой путь, было непонятно. Ответ придется искать позже. Сейчас надо нейтрализовать их и идти дальше.

Выждав, когда субъект в шинели подошел ко мне и протянул левую руку, чтобы схватить за воротник, я перехватил ее и, резко повернувшись, со всей силы брякнул его на землю, выбив в полете штык из правой руки. Одновременно я нанес ногой сильный удар сзади стоящему одноглазому бандиту, от которого тот сложился пополам. Подскочив к нему, я вырвал из его руки револьвер, который оказался офицерским самовзводом, и нанес ему несильный удар средним пальцем правой руки в горло, ниже кадыка, от которого он сразу отключился. Обыскав карманы лежавших без чувств разбойников, я не обнаружил ничего, достойного моего внимания, кроме небольшого клочка бумаги, на котором была какая-то надпись карандашом. Положив его в карман вместе с револьвером, я собрался было продолжить свой путь, когда лунный свет вдруг осветил безжизненную руку одноглазого. Она была обнажена выше запястья и на ней просматривались линии какого-то рисунка. «Наверное, татуировка», − подумал я, подходя ближе и приподнимая запястье руки. Подтянув выше рукава венгерки, я увидел рисунок, изображающий ползущего доисторического гада с открытой пастью. Причем он был расположен так, словно собирался сорваться с руки и вцепиться в жертву, раздирая ее на части. Такого я еще не встречал. Тогда я подошел ко второму напарнику и тоже осмотрел его. Однако руки у него были без наколок. Бросив обоих лежать на перекрестке, я двинулся дальше на поиски нужного мне дома. Проблуждав еще минут двадцать по проулкам, я наконец увидел его. Он стоял в тени трех больших деревьев, росших рядом с ним. Естественно, ни огонька, ни скрипа или шороха не доносилось с его стороны. Только свист ветра, который раскачивал вертушки сосен, тень от которых в свете полной луны гуляла по крыше.

Внезапно, словно сорвавшись с места, яростно залаяла собака, которая учуяла меня. Огромный кобель на цепи, встав на задние лапы и просунув свою лохматую голову в щель, громко лаял на меня. Не походя к нему вплотную, я постучал в ворота, что привело его в еще большую ярость. Так мы стояли друг против друга минут пять, пока в дворницкой комнате не зажегся свет. Затем открылась дверь, и огромный мужик в тулупе, накинутом на плечи, с охотничьей двухстволкой фирмы «Зауэр» в одной руке и керосиновой лампой в другой, подошел к калитке. Отогнав от нее заливающуюся в лае собаку, он прокричал:

– Кто тут?

– К графине Онорской, Владимир из Петрограда, друг ее супруга, − ответил я. − Прошу доложить ее сиятельству, что хотел бы, несмотря на поздний час, просить ее аудиенции.

– Куды уж позже, − буркнул мужик, − чичас доложим их сиятельству, − и не открывая калитки, громко зевая, он побрел обратно, пиная по пути заигрывающую с ним собаку.

Я продолжал стоять на ветру под охраной не перестающей лаять и рычать собаки. Правда, былого энтузиазма в ее голосе уже не было. А применять к ней свои методы дружеских контактов у меня не было никакого желания. Наконец на верхнем этаже, в угловой комнате зажегся свет, и через некоторое время все тот же бородатый мужик открыл калитку, заперев пса, и впустил меня во двор. Затем проведя через дворницкую на черную лестницу он завел в залу второго этажа и, буркнув «чичас будут», вышел, закрыв за собою дверь. Я остался стоять посредине комнаты, рассматривая в бледном свете мерцающих свечей картины и фотографи, развешанные на стенах.

Наконец минут через пятнадцать послышался стук каблуков, и в гостиную с испуганным выражением лица вплыла графиня. Была она среднего роста и миниатюрного сложения. На красивой белоснежной шее гордо красовалась белокурая головка, увитая прядями кудрявых волос. Подхваченные сзади алой лентой, они в беспорядке рассыпались по плечам и извивались блестящими змейками при каждом повороте ее головы. Черные брови удивленно взлетели вверх, а огромные бездонно-синие