Наконец нас признали здоровыми, и наше спокойное время закончилось. Мы получили специальное задание, место назначения – Фритаун в Западной Африке. Нам перестроили боевую рубрику и установили мощное зенитное орудие системы «Верлиг» и две спаренные, полностью автоматизированные 20-миллиметровые пушки. Наши пулеметы заменили новыми моделями. Боевую рубку укрепили бронированными щитами, чтобы придать людям уверенность при воздушной атаке. Нам гарантировали защиту от пулеметов, но, к сожалению, у самолетов были и пушки. Для обслуживания пушек увеличили личный состав, а кроме того, мы взяли на борт доктора.

Однажды ночью мы, все бородатые и усатые, сидели в зимнем саду нашего отеля. Французский бренди был превосходным, и мы отдавали ему должное, поскольку через четыре дня отплывали. Было далеко за полночь, снаружи бушевал шторм. Тут я должен сказать, что у нас есть поверье: корабль, поменявший личный состав, как правило, не возвращается со следующей операции. Неудивительно поэтому, что опытные подводники в целом возражают против смены личного состава. Во всяком случае, мы больше не брали стажеров-кадетов в боевые походы, чтобы дать им практические знания. Наши потери были слишком высоки, а человеческие резервы ограничены. Одним словом, война продолжалась слишком долго. Так или иначе, пока мы там сидели, к нашему столу подошел доктор. Мы поняли, кто он, по его форме: он носил Крест военных заслуг, которым награждали за особые заслуги в тылу. Мы уважали его, как бык – красный флаг.

– Вы с подлодки UX? Я назначен к вам. – Он представился. В следующий момент он пустился в объяснения, что на самом деле он совсем не хочет служить на подлодках, по причине слабого здоровья. Что-то надо делать с ушами. Кроме того, он не хирург, а гинеколог, а для нас главное – умение обрабатывать раны. Ну, он сделал все, что мог, но так и не сумел избежать оперативной службы. «Великолепный парень, – решили мы. – Определенно подобрали призера».

– Мы выходим через четыре дня, – коротко сказал главный инженер. – Время трудное. Вы уже написали завещание? Надо. Немногие из нас вернутся.

– Да, я понял, – ответил доктор. – Однако, пока нам запрещено выходить из гавани, нечего беспокоиться. Как я сказал, у меня что-то с ушами, и я хочу, чтобы их тщательно проверили.

– Простите, но вы уже свое получили, старина, – сказал второй вахтенный офицер. – Мы выходим через четыре дня, так что лучше пошлите домой часы и обручальное кольцо и не забудьте попрощаться с домашними. Вы знаете, как это бывает. 35 подлодок не вернулись за прошлый месяц.

Наш доктор был так ошеломлен, что действительно отправил домой все ценное в горестном убеждении, что никогда больше не увидит семью.

Для усиления нашей противовоздушной обороны нам установили специальную сирену, помимо сигнального колокола, чтобы предупреждать о воздушной атаке. От выбора правильной кнопки (нажатия сирены или колокола, а кнопки были рядом) зависела жизнь или смерть. При каких обстоятельствах надо было нажать сигнальный колокол и погружаться, а при каких звучит сирена и артиллеристы поднимаются к пушкам? Это полностью зависело от позиции самолета, когда мы его видели. Обычно, если самолет летел дальше 4000 метров, хотя, конечно, многое зависело от типа самолета, – мы должны были избегать риска столкновения и погружаться. В этом случае надо звонить в сигнальный колокол. Но если самолет летел ближе, не было никакой разницы, погрузимся мы или нет. Главная забота – избежать его внимания. Но суть заключалась в том, что в процессе погружения корма поднимается и становится отличной мишенью. У летчика хватает времени спикировать и сбросить бомбы, не встречая сопротивления. Когда самолет над головой, мы можем чувствовать себя в относительной безопасности только на глубине 25 футов. Поэтому, когда самолет менее чем в 2000 метрах от нас, другими словами, замечен слишком поздно, мы должны включать сирену и защищаться нашими пушками.

Адмирал Дениц считал, что, пока не изобретено средство, защищающее нас от радара, мы можем продержаться двумя способами. Первый – усилить противовоздушную оборону, а второй – посылать подлодки через Бискайский залив группами. Он представлял себе так: если два самолета находят группу, они могут атаковать только одну подлодку. Тогда три подлодки могут быть защищены против шести самолетов. При этом трудно представить, что шесть самолетов одновременно окажутся в одном месте. Следовательно, несколько подлодок вместе могут пересечь залив совершенно безопасно. К сожалению, он просмотрел один немаловажный фактор, за что мы должны были поплатиться.

Когда пробил наш час, мы выпили прощальный бокал шампанского по традиции. Но когда в этот раз мы выскальзывали в Бискайский залив, оркестр нас не провожал. Скоро мы встретили две другие подлодки с других баз и образовали экспериментальный отряд из трех подлодок. Командиром одной из них был старший офицер. Он пользовался правом советовать остальным, что делать, и надеялся, что они прислушаются к его советам. Ведь обычно, когда доходит до дела, каждая подлодка действует, как считает нужным ее командир. Мы стреляли из всех наших пушек каждый день, создавая впечатляющий эффект. Автоматические пушки стреляли с удивительной скоростью. Каждая подлодка могла стрелять из восьми стволов и множества пулеметов. Через несколько дней наступил экзамен. Наша лодка первой из трех увидела самолет. Расстояние было около 10 тысяч метров, поэтому мы располагали временем, чтобы уйти под воду. Мы договорились давать отмашку желтым флагом на погружение и красным на оборону. Но другие подлодки не увидели сигнала. Самолет приближался, мы дали отмашку красным флагом и открыли огонь, но, поскольку другие лодки занимались ежедневной стрельбой по мишеням, они не поняли, что случилось. К счастью, «сандерленд» решил атаковать нас первыми. С 4000 метров мы открыли огонь. Вокруг самолета начали взрываться маленькие серые облачка. Пилот, мудро изменив решение, стал кругами летать над всеми тремя подлодками, но на расстоянии более 4000 метров, следовательно, вне зоны досягаемости пушек. Но теперь у нас не было времени на погружение, хотя мы точно знали, что произойдет.

Через 10 минут, как и ожидалось, появился другой самолет. На этот раз «либератор». Он постарался атаковать подлодку старшего офицера, но промахнулся. Отдельные самолеты не могут повредить нам, мы слишком сильны для них. Они только продолжали кружить над нами на безопасном расстоянии. Но поскольку мы были недалеко от берегов Англии, вскоре должны были появиться еще самолеты, а возможно, и эсминцы. Эсминцы подойдут на расстоянии 5000 метров и потопят лодки одну за другой своими 150-миллиметровыми пушками. Возможно, несколько самолетов захотят присоединиться для забавы, но они будут совершенно лишними. Со своим превосходным вооружением эсминцы легко справятся и сами.

Оба самолета кружились над нами. Мы старались повернуться к ним кормой, где стояли пушки, поэтому меняли курс и шли на большой скорости, увеличивая маневренность. В результате мы несколько отделились от остальных подлодок. Но мы были еще достаточно близко, чтобы две подлодки могли уйти под воду, если третья, обреченная на гибель, прикрывает их огнем. Старший офицер теперь подал сигнал: «Погружайтесь при возможности». Едва мы успели ответить: «Поняли», как корма его лодки стала подниматься из воды. Подлодка начала погружаться. Затем я увидел атаку «сандерленда». Когда он опустился до 30 футов, мы открыли огонь. Но самолет набрал высоту, и наши снаряды не долетели – расстояние было слишком велико. В следующий миг самолет снова спикировал для атаки. Теперь мы ничем не могли достать до него, а корма подлодки старшего офицера торчала из воды. Самолет прошел прямо над ней и сбросил четыре бомбы. Четыре точных удара, четыре столба воды. Когда они осели, море сомкнулось над еще одной потопленной подлодкой – и над каждым человеком из команды. Нам предстояло то же. Надо было решать – теперь или никогда. Прозвучал сигнальный колокол, и мы провалились в люк. Командир бросил последний взгляд. «Либератор» готовится к атаке! Через мгновение мы были на палубе. Пулеметчики бросились к своим постам. «Огонь при 3000 метрах». Самолет отвернул. Чтобы точно нанести удар, мы должны быть не далее 200 метров, но мы не могли ждать. Попав на такое расстояние, самолет может сделать только две вещи: или, идя до конца, расстрелять нашу орудийную команду, или уйти, сбросив бомбы без помех. Заставить самолет развернуться под огнем – это почти так же хорошо, как и сбить его, поскольку это лишает самолет возможности использовать свои пушки и открывает всю длину его фюзеляжа. Между тем, если удастся сбить его раньше, чем он сбросит бомбы, сохраняется опасность, что он рухнет на нас и раздавит всмятку. Тем самым он победит в момент гибели. На этот риск мы собирались пойти, потому что тактика, которой мы следовали до сих пор, была просто тратой времени. Невозможно успеть погрузиться в тот короткий момент, который проходит между поворотом самолета и его новой атакой. Затем командиру пришла внезапная мысль. Команда боевой рубки исчезла внизу, остался только один, спрятавшийся за щитом пушки. Командир наблюдал из люка, сменив белую фуражку на стальной шлем. Все шло в соответствии с планом. Летчик увидел, что мы бросились вниз, и спикировал, атакуя. Наш лучший стрелок ждал его. Когда самолет был в 2000 метрах, он выстрелил. Удар пришелся в крыло. Самолет отвернул. Теперь он должен сделать круг для новой атаки, а это дает нам время. Мы поймали наш шанс и погрузились. В этот отчаянно напряженный момент я стоял на трапе люка. Как медленно идет время! Даже индикатор глубины, кажется, застрял на месте: 15 футов, 20… Затем резкий взрыв. Кажется, по руке хлестнули кнутом. Отсеки докладывают, что все в порядке. Хвала небесам! Но мы думали о третьей подлодке, которая оставалась на поверхности, и были уверены, что она утонет.