не понимаешь. Тиму плохо, у него поднялась температура и я должна ему помочь. Я за лекарствами в аптеку ходила. Вот, — потянулась к сумочке. Достала маленький пакетик с логотипом аптеки и едва под нос Ариевскому не сунула.

— О себе подумай, мать Тереза. Ты как по улице ходить собралась? Уверена, что больше в обморок не упадешь? — не нашлась, что ответить. Безусловно, он был прав, но вот внутренний голос не собирался соглашаться до последнего.

— Хорошо, я обращусь в больницу, но только Тиму лекарства отдам.

Ариевский не планировал менять своего решения. Это я сразу поняла по строгому взгляду, брошенному ненароком. За одну секунду на лице отразились сразу несколько эмоций. Раздражение, тревога и забота.

Вжалась всем телом в сиденье и принялась молчать. Может, действительно головой ударилась, когда лужицей растеклась у его ног, и мне вообще всё это сейчас снилось?

За окном бушевала непогода. Ветер колыхал голые ветки деревьев. Белый серпантин срывался с неба, устилая все вокруг ажурным пледом. Снегопад. Я куталась в куртку, звучно стуча зубами от холода. Тимур время от времени кидал в мою сторону беглый взгляд, а затем снова смотрел на дорогу. Лишь звук шуршащих резиновых покрышек нарушал тишину, царившую в салоне автомобиля. Даже не слышалось дыхания, а, возможно, всему виной был странный гул в голове, который я принимала за шелест колес. С этим мой внутренний голос не намеревался вступать в словесный батл.

По стечению обстоятельств оказались всё в той же первой городской больнице. Со вчерашнего дня, конечно же, здесь ничего не изменилось, разве только вахтер выглядел по-другому.

Тяжелые шаги за дверью всё время отвлекали, пока медики проводили осмотр. Один врач сменял другого и каждый без особого пристрастия продолжал задавать практически одни и те же вопросы. Широкая улыбка озарила мое лицо, когда медсестра, не выдержав раздражающих под дверью шагов, вышла из кабинета, чтобы сделать замечание Ариевскому. На удивление, но это помогло, правда ненадолго. Спустя полчаса медики пришли к единому консенсусу. Госпитализация в неврологическое отделение для дальнейшей диагностики и лечения. К этому я точно оказалась не готовой. Даже со стула заметно сползла, едва не рухнув на пол.

Тем временем, медсестра позвала Тимура и принялась что-то объяснить. Ариевский внимательно слушал и лишь иногда поглядывал в мою сторону. В их разговор я особо не вникала, кажется, от меня этого и не требовалось. Его рука приобняла за плечо, когда у меня в очередной раз подогнулись колени. Ухмыльнулась. Заботливый оказался. Переживал искренне. На ежа ершистого похож стал. Весь всклокоченный такой.

— Можно, тебя кое о чем попросить? — меньше всего хотелось о чём-либо просить Ариевского, но это, похоже, был единственный вариант.

— Проси, — отозвался низкий голос с хрипотцой.

— Отвези, пожалуйста, лекарства по адресу, который я тебе укажу. У меня телефона с собой нет, а Тим один дома остался, волноваться будет очень, — вложила в интонацию мягкость, да не помогло только.

Боевую стойку занял, не иначе. Напыжился весь. Взглядом все дыры прожег на моём лице, разве только искры из глаз не посыпались.

— Соболева, ты совсем обнаглела? — за руку схватил чуть выше локтя. Склонился низко, упираясь подбородком прямо над моим ухом. — Я не мальчик тебе на побегушках и не отец твой. Какого дьявола я должен к твоему… мажору ехать?

Не ожидала. Такой прямолинейности точно не предполагала услышать. Он был прав, безусловно. На кой ему сдалось по городу мотаться, чтобы мне жизнь облегчить, да не мне даже, а Вольскому.

— Извини, ты прав, — голос дрогнул, слёзы проглотила. Глубоко вздохнула, пытаясь в чувства себя привести. — Ты и так слишком много для меня сделал, спасибо.

Остановилось. Сердце, будто остановилась. Струны внутри натянулись, когда он за талию обнял. Дыхание кожу опалило. Снова язык проглотила. Похоже, вовремя в больницу обратились, поскольку без помощи медиков я точно с катушек слетела бы, однозначно.

— Лисёнок, я за тебя переживаю, — по спине гладить стал. Лбом к лбу прижался и так хорошо стало, спокойно. — Боюсь из виду тебя потерять на минуту даже. Ты совсем слабенькой стала. Похудела. В себе закрылась, слёзы глотаешь. Не такой ты была в последнюю нашу встречу. А всего неделя прошла, не больше. Мне к твоему мажору не то, чтобы ехать не хочется, мне о его существовании даже думать противно.

Ухмыльнулась. Взаимные чувства у двух Тимуров. Интересно, знают ли об этом?

— Я понимаю. Всё понимаю. Ладно, не нужно ехать. Телефон, хотя бы, дай. Я маме позвоню. Скажу, что в больнице, а там она с братом свяжется и, — договорить не дал. Палец к губам приложил. Замолчать пришлось.

Телефон из кармана всё-таки достал. В руки сунул. Номер по памяти набрала. Мама взволновалась очень. Вопросами закидала. Тимур трубку отобрал. Дальше сам разговор продолжил, а мне оставалось только наблюдать со стороны. Залюбовалась им. Взрослый такой, на девять лет меня старше, а перед мамой моей совсем растерялся, будто мальчишка просто.

— Всё хорошо. Мама скоро приедет. Вещи твои привезёт. — Приобнял, а затем в макушку поцеловал, совсем как отец когда-то. — Всё будет хорошо.

Поверила. Не знаю почему, но ему поверила и совсем о граблях родных забыла. Даже тему не стала поднимать о его семейном положении. Да и зачем? Он рядом. Пусть ненадолго, пусть на короткий миг, но рядом. Слышать его голос, чувствовать дыхание на коже, видеть тревогу на его лице. О большем и думать не смела. Всё неважным таким стало. Всё на второй план отошло, а, возможно, и куда дальше.

В палате оказалась. В платной. Одна кровать, умывальник, санузел, телевизор и холодильник. Курорт просто, а не больница. В сердце надежда зародилась. Возможно, он останется здесь, со мной и тогда бы… Головой махнула несколько раз к ряду, пытаясь прогнать фантазии. Нельзя думать о будущем, которого нет. Не смей, Соболева, придумывать мультики! О здоровье нужно волноваться да пытаться выздороветь, а не в желе превращаться при виде Ариевского. Вот только, как это сделать, когда он так смотрит, будто глазами раздевает? А тут ещё и сердце вскачь пустилось, галопом почти скачет, а не бьётся.

На кровать уложил. Рядом на край сел. Руку в свою взял и к губам поднес. Веки отяжелели. Спать захотелось. За последние