Он медленно поднял руки, скрестил их за головой, стараясь не коснуться волос жирными пальцами.

Новых приказаний не последовало. Похоже, пленившая Олега женщина и сама не представляла, что же делать дальше. Он решил взять инициативу на себя.

– Я не имперец. И не мародер. Думал, что дома брошены, все жители эвакуированы.

– Думал, пока мой ужин трескал… Что-то форма у тебя на нашу не похожа. Кто такой?

– Наша форма, курсантская. Нового образца, в этом году введена приказом главкома.

– И где ж ты ее раздобыл? Тоже в доме эвакуированном?

– Моя форма. Я курсант.

– Ты не курсант, а дезертир, – со злорадным торжеством констатировал женский голос. – Наши все давно отступили, а ты спрятался, имперцев стал дожидаться.

– Никого я не дожидался… Был в плену, бежал, всю ночь шагал степью. Ну и вышел сюда…

– Бежал, говоришь? А откуда?

– Нам не докладывали, куда привезли… Лагерь для пленных на месте бывшей военной части, километрах примерно в двадцати к юго-востоку.

Его невидимая собеседница помолчала, а когда заговорила, голос звучал уже не так неприязненно.

– Что же ты сюда бежал, а не к нашим?

– Я не сюда бежал, а оттуда… Знать не знал, где нахожусь, где наши, где не наши.

– Ну допустим… А документы есть?

– Откуда? Имперцы забрали.

– Если врешь, то складно, и мне тебя сейчас не проверить… Ладно, обернись и руки опусти.

Он обернулся. И понял, что тыкавшийся в спину ствол оружия был на самом деле ручкой швабры… А держала ту швабру… Что за…

– Ну что уставился? Никогда с эрладийками не встречался?

– Н-н-нет… – с трудом выдавил Олег.

– Все когда-то случается впервые… Меня зовут Хая.

Так бывший курсант, бывший будущий младком Олег Ракитин встретился с Хаей Зальберг – с эрладийкой и мутанткой.

3

– Ваш отец с матерью познакомились здесь, в Новотроицке…. – говорил подъесаул. – В госпитале императрицы Анастасии Федоровны. Она была сестрой милосердия, он флаг-офицером с «Евстафия», одним из восемнадцати выживших. Ну и я там лежал, после разгрома Белоярского десанта, в одной палате с вашим отцом… Эвакуировать госпиталь не успели. Всех тяжелых мятежники сразу расстреляли. Кто шел на поправку, те пробовали укрыться у местных… Их расстреляли чуть позже. А ваша мать была родом отсюда, с побережья. Она спасла, спрятала троих: меня, вашего отца, и… В общем, еще одного человека.

– Ты все врешь, – обреченно сказал Славик.

Раз наверное в двадцатый он произнес эти слова. Хотя в глубине души сам понимал: все правда, незачем старому придумывать такую ложь… Но старательно гнал от себя понимание.

Старик открыл свой чемоданчик, достал очередной снимок – старинный, объемный, теперь таких не делают.

Мать Славик помнил смутно, много ли запомнишь в шестилетнем возрасте. Отца знал только по нескольким черно-белым фотографиям довольно паршивого качества. Но сомнений нет – они. Совсем молодые, но они. Отец в парадной вражеской форме, с аксельбантами и прочей мишурой, фуражку держит в руке, наверное не налезла на забинтованную голову, другая рука тоже в бинтах… Мать в костюме медсестры… с большим алым крестом на переднике.

– Они венчались? – задала Лера вопрос, по мнению Славика, совершенно глупый и неуместный.

– Да. Тайно, в одной из подпольных церквей, тогда еще оставались такие… Происхождение у вас с братом самое законное.

– А ты… а вы… вы тоже дворянин? – спросила новоиспеченная княжна.

– Если на «вы», буду называть вашим сиятельством, – в очередной раз предупредил старик.

– Ну хорошо… Ты – дворянин?

– Не потомственный… Получил личное дворянство вместе с Владимиром второй степени. А сам из владиславских казаков… В мирное время дослужился бы к старости до хорунжего в линейном полку. Но тут война, дали сотника за Первый Орбитальный поход, потом в казачий лейб-конвой аттестовали, потом снова фронт, потом в пластуны попал…

Славик не верил своим ушам. Первый Орбитальный – ведь это же… Так имперцы называют то самое сражение, которое в учебниках поминают скороговоркой: «просчеты командования», «неоправданные потери»… Была Вторая ударная флотилия РКФ – и не стало ее, вся уничтожена в первой битве за Марэлен, и боевые корабли, и десантные транспорты… И в каждом городе стоят обелиски с длиннющими списками уроженцев тех мест, погибших во Второй ударной… Скольких из них убил этот фальшивый «дедушка»?

– А мама? Она дворянка? – продолжала расспросы сестра.

Подъесаул хотел что-то ответить, но Славик перебил:

– Лерка! Ты о чем?! Ты что такое вообще… Нам ведь надо…

Он сбился и замолчал. Сам не очень представлял, можно и нужно делать в такой ситуации.

– Что нам надо? – переспросила сестра спокойно и холодно. – Что? В особый отдел пойти и донос самим на себя сочинить? Так не осталось отдела, Станислав, сбежали все…

– Я не Станислав! – выкрикнул Славик.

– Ну а я – не Левора. Я Валерия.

– Двурушница ты! – сказал, как выплюнул, Славик. – Давай, иди, наследуй свою старшую ветку! Все равно победа наша будет, а вы все к одной стеночке встанете!

Он вскочил на ноги, подбежал к шалашу, выдернул оттуда свой рюкзак. И пошагал в кургу, не прощаясь.

– Не надо, – остановил подъесаул Валерию, дернувшуюся было вслед за братом. – Пусть один побудет, пусть все переварит хорошенько, сам по полочкам разложит. Ты ведь сможешь его отыскать при нужде?

Она кивнула. Сможет, хоть на другой стороне Умзалы… Хотя нет, какой еще Умзалы? На другой стороне Елизаветы.

1

Человек открыл глаза.

Никакой осмысленности в этом движении не было – просто веки механически скользнули вверх, и невидящие зрачки уставились в потолок. Человек лежал на гладкой сверкающей поверхности стола, лежал неподвижно, в струнку вытянув руки и ноги. Он был обнажен и не проявлял никаких иных признаков жизни – казалось, что у мертвеца всего лишь произошло посмертное сокращение глазных мышц… Но так лишь казалось.

– Встать! – прозвучал голос, громкий и властный.

Человек зашевелился, приподнялся, спустил со стола ноги… Несколько секунд спустя он застыл в точно такой же неподвижности, лишь горизонтальное положение сменилось на вертикальное.

– Подойди к стулу. Сядь, – продолжал командовать голос.

Человек сделал несколько механических шагов, очень напоминая при этом игрушку с самым примитивным управляющим чипом; опустился на табурет. Лицо его казалось застывшей маской, не отражало ни малейших эмоций.