Мы поднялись на северное плечо горы на высоту 1500 метров и на час вырубились. В полдень мы растолкали друг друга и двинулись дальше на закрытый ледник, где нам пришлось связаться попарно для страховки от провала в трещину. Я и мой напарник Брюс шли через лавинный конус, когда в трехстах метрах над нами, в середине склона, где сходились два ледника Северной стены, раздался грохот.

Остальные начали орать, чтобы мы бежали, и мы действительно рванули с Брюсом от лавины, но только в разные стороны. Нам удалось сделать три шага до того, как связывающая нас веревка натянулась, и мы рухнули на снег. Потом, конечно, когда мы вспоминали этот момент, то дружно ржали — очень уж комично это выглядело. Но тогда мне было не до смеха, я чуть не запаниковал. Повернувшись к Брюсу, я рванул нашу веревку и заорал, перекрикивая приближающийся грохот: «СЮДА!!!»

В тяжелых горных ботинках, кошках, с двадцатикилограммовыми рюкзаками, ослепленные ужасом, мы бежали через снежное поле. Это был какой-то кошмар: мы мчались изо всех сил, но время замедлилось, и казалось, что мы стоим на месте. Грохот наверху резко усилился, потом вдруг внезапно затих, как будто я вошел в звукоизолированную комнату.

Я быстро оглянулся через плечо и увидел как огромный — размером с автобус и такой же по форме — камень отделился от висячего ледника наверху и медленно пошел вниз. Он летел, вращаясь, как резко выбитый мяч в американском футболе. В испуге я замер и заорал Брюсу: «БЕГИ! НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!» Со своего места я не мог четко определить, попадает Брюс под камень или нет. У нас оставалось всего две секунды до того, как мы получим точный ответ на этот вопрос. Я кинул провисшую веревку вниз по склону и начал быстро выбирать ее, таща Брюса и следя, чтобы веревка не запуталась в зубьях его кошек.

В эти секунды Брюс и не думал оборачиваться, только бежал ко мне, бежал как мог; лицо его было перекошено адреналиновым выбросом. Валун завершил свой полет гигантским снежным взрывом на пятьдесят метров выше и, слава богу, на сорок метров позади Брюса. А после удара качнулся, словно сошедший с рельсов железнодорожный вагон, и поехал по снежному полю к ближайшей ледниковой трещине. Импульс был лишь частично поглощен ударом, и по снегу камень ехал со скоростью автомобиля на хайвее.

Грохот утих. Ни один из нас не мог поверить, как стремительно все произошло. Брюс не видел падения, он не видел камня вообще, и, когда тот нырнул в трещину, Брюс все еще бежал. Опасность миновала, можно было перейти к шуточкам и похлопыванию по плечам.

— Вы уверены, что никому не нужно сменить нижнее белье? — сострил один из парней.

После такого потрясения нам, с одной стороны, хотелось отдохнуть и прийти в себя. Но с другой стороны, мы были сильно настроены на то, чтобы продолжать подъем и установить лагерь в намеченном месте прежде, чем стемнеет. Единственное, что мы себе позволили, — это уступить право работы первой связкой нашим товарищам. Все же нам требовался хоть такой условный отдых.

Ребята отработали первый километр по высоте, а потом вперед вышли мы. Брюс не до конца отошел от эмоционального шока и не был готов работать первым. Ему было тяжело топтать ступени, вбивать снежные якоря, а главное — психологически напрягаться, работая на нижней страховке.[38] Я забрал у него якоря, позаимствовал ледовый молоток[39] — вместо того, который я потерял в лесу, — и полез. Как только я проходил одну веревку, за мной поднимались остальные. Я вбивал передние зубья кошек в жесткий летний фирн и поочередно работал молотками, держа их, как кинжалы, обхватом верхней части ручек.

Я вошел в четкий ритм: сначала воткнуть правый молоток над плечом в ледяную корку, затем поставить правую ногу, сделать шаг. После этого я стоял уже на правой ноге, и весь цикл повторялся с левой. На старте передо мной было шестьсот метров нетронутого ледового склона, крутого, белого и чистого, без каких-либо ориентиров, так что и не поймешь, двигаюсь ли я вообще. Линия горизонта, обозначенная нижним краем верхних ледопадов, казалась неподвижной. Единственное, чем я мог отсчитывать пройденное расстояние, — это сигналами Брюса, который сообщал, что я прошел очередную веревку и пора забивать очередной якорь.[40] По его сигналу мне следовало произвести несколько не очень простых для человека, стоящего на крутом скользком склоне, действий. Сначала я доставал из внешнего кармана рюкзака якорь — полуметровую Т-образную дюралевую конструкцию. Потом ударами ледового молотка (на одной его стороне был клюв для лазания, на другой — молоток для забивания крючьев) загонял конструкцию в фирн почти до конца. В верхнюю часть якоря вщелкивался карабин, через который пропускалась наша связочная веревка. Такая конструкция страховала меня и Брюса на случай падения. Вторая связка использовала для страховки те же якоря, а после прохождения очередной веревки тот, кто шел последним, вытаскивал их и складывал в свой рюкзак.

Крутой склон с левой стороны вел к тому самому ледопаду, с которого слетел так напугавший нас камень. Я был полностью сосредоточен на том, чтобы двигаться максимально ритмично. Я не бил сильно клювом молотка, а, скорее, погружал его — устанавливал кончик на склоне и плавно нагружал. И тело работало в четком ритме: погружение клюва, два удара кошкой, смена сторон, погружение клюва, два удара кошкой. Погружение, удар, удар, погружение, удар, удар — чудесный вальс, который я танцевал с горой на протяжении этого восхитительного часа.

Закат солнца за облачную гряду где-то в полусотне километров над заливом Пьюджет-Саунд разлил темно-рубиновый кларет по зубчатому краю хребта Пикет и островерхим пикам северных Каскадных гор. Океан парил, и закатное солнце, преломляясь в призрачной призме, одело Шуксан в изысканное вечернее платье. Огни Виктории обозначили береговую линию острова Ванкувер россыпью ярких точек. Самое время выйти наверх. Я начал активнее работать молотками и вот через десяток-другой ударов клювом вдруг понял, что уже могу не опираться на передние зубья кошек, могу просто стоять. Я был на верхнем плато ледника, на высоте 2743 метра над уровнем моря. Передо мной из ровных снежных полей выступала восхитительная симметричная пирамида вершины. Как только Брюс приблизился и веревка перестала ограничивать движения, я перешел на небольшое покатое возвышение. Оттуда открывался прекрасный вечерний вид на гору Бейкер, Пьюджет-Саунд, северные Каскадные горы и всю Британскую Колумбию. К тому же там нашлось отличное место для лагеря. И если хорошее восхождение можно было считать наградой за те мучительные подходы к горе, то безопасный лагерь в красивом месте — наградой за страх от пролетевшего мимо огромного булыжника. Уставшие товарищи по очереди подходили ко мне и поздравляли за отличную работу на склоне и выбор отличного места. Пора было ставить палатку и готовить ужин.