Существенными были бытовые трудности во время Гражданской войны. Осенью – зимой 1919–1920 гг. в памятной записке МГШ отмечалось, что служащие Морского Генерального штаба желают идти в строевые учреждения комиссариата, потому что в строю выше продовольственный паек и лучше вещевое довольствие, выше жалованье. Отмечалось, что в Москве служащие бо́льшую часть своей энергии тратят на поддержание своего существования, так как в помещении штаба полностью отсутствуют дрова, температура ниже ноля. В составе служащих МГШ «едва 30 % моряков». Даже в штабе коморси (командующего всеми морскими, озерными и речными силами Республики) выплачивается усиленный оклад, а в МГШ – «основной», значительно меньший. Авторы записки считали необходимым срочно уравнять паек, вещевое довольствие и жалованье служащих МГШ, строевых частей флота и штаба командующего морскими силами (коморси), а также обеспечить штаб дровами[229]. По мнению комиссара МГШ, «работают все сотрудники штаба, как низшие, так и высшие, вяло из-за плохого питания, холодного помещения и плохого поведения “высших инстанций”», например, начальников штаба командующего морскими силами (Б. С. Радзиевский. – К. Н.) и канцелярии Морского комиссариата (А. П. Яблонский. – К. Н.), привилегированного положения начальников отделов, «с которых не всегда требуют в полной мере трудовой дисциплины… Все служащие, как командного, так и некомандного состава живут в ужасных антигигиенических жилищных условиях, скученность, холод и болезни – это одна из главных причин вялости в работе»[230]. Копии этого письма были направлены члену РВС Д. И. Курскому, наркому внутренних дел Ф. Э. Дзержинскому и председателю ОО ВЧК.

Органы самоуправления, возникшие в армии и на флоте в 1917 г., были несовместимы со строительством регулярных вооруженных сил и крайне раздражали бывших офицеров, претендуя на контроль над ними. Постепенно начинается их упразднение. Так, 18 января 1919 г. РВСР принял решение о ликвидации судовых комитетов и назначении комиссаров на все суда флота. Одновременно при РВСР учреждался революционный трибунал[231]. То, что оба эти решения были приняты на одном заседании РВСР, явно свидетельствует о взятии курса на упрочение дисциплины.

Несмотря на бытовые трудности, статус морских офицеров повышался, постепенно приближаясь к дореволюционному. К январю 1920 г. в штабе Балтийского флота были разработаны «Временные правила о вестовых на судах флота», которые затем подверглись переработке в МГШ[232]. В штабе Балтийского флота предполагали использовать в качестве вестовых вольнонаемных из числа лиц не моложе 16 лет, не подлежавших призыву на военную службу. Согласно проекту, на кораблях, в экипаже которых на считывалось 5 командиров и менее, полагался один вестовой, от 6 до 15 – двое, от 15 (так в документе. – К. Н.) до 25 – трое, свыше 25 – четверо. Отдельный вестовой полагался флагманам и командирам кораблей 1 ранга, а также тем из командиров кораблей 2 ранга, которые могут обедать за отдельным столом (что обуславливалось особенностями конструкции корабля). Основной функцией вестовых была подача пищи на стол, уборка, исполнение обязанностей буфетчиков.

Постепенно оказались восстановлены и атрибуты офицерского достоинства. 29 января 1920 г. Реввоенсовет Балтийского флота просил разрешить командному составу флота хранить и носить холодное и огнестрельное оружие, которое было дано комсоставу Красной Армии еще 29 июля 1918 г. Напомним, что оружие было изъято у офицеров по настоянию матросских комитетов еще в июне 1917 г. 1 февраля 1920 г. РВСР принял положительное решение по вопросу об оружии, а спустя пять дней оно было опубликовано в соответствующем приказе[233]. Любопытно, что строевым командирам вернули не только револьверы, но и кортики, тогда как комиссарам кортики не полагались. Об этом говорится, например, в табели вооружения ручным холодным и огнестрельным оружием частей артиллерии Кронштадтской крепости применительно к штатам мирного времени, объявленной в приказе по артиллерии крепости от 26 июля 1921 г.[234]

Кстати, разработанное в январе 1920 г. описание подвигов, за которые моряки могли быть награждены орденом Красного Знамени, практически буквально повторяет соответствующие места статута ордена св. Георгия (пункты 1–43) и Георгиевского креста (пункты 44–54), включая даже такие архаические формулировки, как попадание в амбразуру корабельной пушки, захват флага при абордаже и т. д.[235]

Фактически имело место восстановление определенных материальных и моральных привилегий, а также традиционного положения офицеров. Еще осенью 1921 г. вопрос о восстановлении положения командного состава стоял весьма остро, что видно из «Записки о флоте», которую бывший старший лейтенант Э. С. Панцержанский, тогда начальник Морских сил Черного моря и помощник командующего всеми вооруженными силами Украины и Крыма, направил 18 ноября 1921 г. Л. Д. Троцкому. В ней отмечалось, что тяжелое положение флота усугублялось «до мифической абсурдности полнейшей материальной необеспеченностью командного состава и старых моряков (сверхсрочнослужащих)»[236]. Автор полагал, что создание «незыблемого» положения для командного состава возможно только в случае практически полной замены матросов и подготовки «новых кадров личного состава, долженствовавших сменить непосредственных участников государственного переворота», обновления комиссарского состава и политической фильтрации самих бывших офицеров[237].

Ускоренная демобилизация армии и флота в 1921–1922 гг., по-видимому, и привела к тем результатам, на которые рассчитывал Э. С. Панцержанский. По свидетельству Ю. А. Пантелеева, уже летом 1922 г. положение командного состава было вполне традиционным, кают-компания вновь стала местом проведения досуга исключительно командиров, а обеденный ритуал на линкоре «Марат» выглядел практически как дореволюционный: «Более 25 командиров размещались за двумя длинными, параллельно стоявшими столами. За одним столом сидели помощник командира корабля, старшие специалисты (теперь их зовут командирами боевых частей) и строевые, за другим – все остальные. На белоснежных скатертях красовались старые линкоровские сервизы, подставки для вилок и ножей, мельхиоровые кольца для салфеток, разные кувшины и вазочки»[238]. Обращает на себя внимание то, что возродилась даже неформальная иерархия командного состава, когда строевые офицеры имели преимущество перед инженерами-механиками и врачами, что выражалось в рассаживании за столами. Судя по фразе Ю. А. Пантелеева, к «остальным» относились также и комиссары, то есть их неформальный статус не был слишком высоким. Вместе со вновь появившимися знаками различия по должностям, вновь начали действовать особые «ванны начсостава», появился и «краснофлотец – уборщик… каюты» и т. д.[239]