Он вечно кого-нибудь подбирает. Не может мимо пройти, – он зажмурился и добавил с нескрываемым удовольствием, – и не наорать.

Но в этот раз Анвар не кричал и спокойно отпустил Мишу на рынок вместе с Тохиром. Велел только не делать глупостей, ну и перед выходом заставил «Бродяжку» вслух повторить их адрес. Миша даже немного обиделся и предложил Анвару повесить ему на шею ключ на веревочке, как пятилетнему ребенку. Тот сразу же озвучил, что возьмет идею на вооружение.

Поэтому Миша с Тохиром спокойно погуляли по базару – пестрому, яркому, полному колоритных восточных звуков и запахов – и сделали покупки. В первую очередь прошлись между палатками и взяли продуктов, потом купили парочку книг с развала.

Книги в Ташкенте были странные. Миша обнаружил стопки совершенно новых, неизвестных ему произведений русских и зарубежных классиков. Среди них были целых два продолжения «Братьев Карамазовы», три новых поэмы Пушкина и изобильно разложенный на газетке Чарльз Диккенс. «Бродяжка» взял в руки ближайший томик, пролистал и спросил, нет ли у них вторых «Мертвых душ».

«Мертвых душ», конечно же, не было, и на него посмотрели как на идиота.

Напоследок, уже у выхода, они углядели узбека, разложившего на газетке кисти и краски, и взяли парочку – после чего с чистой совестью направились домой.

Миша попытался помочь Тохиру с вещами, но тот смерил его оценивающим взглядом и отказался.

– Вот когда тебя перестанет от ветра шатать, тогда и будешь грузы таскать, – сказал он. – А пока молчи, горе.

– То «горе», то «Бродяжка», – проворчал Миша, который вовсе не считал, что его «шатает от ветра». – Почему мне вечно придумывают какие-то дурацкие клички?

– А как ты хотел, – развеселился дядька Тохир. – Судьба у тебя, брат, такая. Дурацкая. Налево давай, пойдем мимо почты, Анвар просил взять газеты.

– Может, вернемся? – предложил Миша. – Я видел киоск.

Тохир не захотел возвращаться; они свернули и пошли вдоль очередного арыка. Это был не знаменитый Анхор, а один из мелких, безымянных арыков, составляющих ирригационную систему Ташкента. Михаил доподлинно знал, что тут имеется целый Институт ирригации и механизации сельского хозяйства, и за арыками, по крайней мере, теми, что в Старом городе, хорошо присматривают.

– «Бродяжка» это еще ничего, – разглагольствовал Миша. – Чего у меня только не было! «Ми-Фа» было. МАФ было. Михей так вообще постоянно. А еще, знаешь, как было? «Лорд-Хранитель Дома Печати»! Ужасно.

Дядька Тохир хохотнул и хлопнул его по плечу:

– Направо давай, «Лорд-Хранитель»! Придумают же!

Они срезали угол по желто-зеленой, выгоревшей на солнце травке, пересекли площадь Пушкина и вышли к Главпочтамту.

Миша в который раз удивился, как органично построенное в «советском ампире» здание Главпочтамта вписывалось в пыльно-зеленые, увитые арыками пейзажи Ташкента. А, может, это был совсем не «ампир», потому как здание было одноэтажным, да еще и с каменными львами по бокам от входа, как в Петербурге.

– Иди, я тут постою, заходить не буду, – Миша вытащил из кармана штанов огрызок карандаша и бумажку с наброском. – Оставишь вещи? Чего ты будешь тяжесть таскать.

– Не, не, – отказался Тохир. – Какая тяжесть, о чем ты. Ты это, рисуй сиди, – и он направился к главпочтамту, бурча себя под нос, какой аховый из Бродяжки охранник.

Миша отошел в тень чинары – она удачно росла возле почты – прислонился к теплому стволу, перевернул рисунок и, улыбаясь, начал набрасывать на обратной стороне здание главпочтамта. Выходящий оттуда мужик в гимнастерке придержал дверь Тохиру; Миша зацепился взглядом за узкое смуглое лицо, присмотрелся. Неужели?..

Объект его интереса прислонился к каменному льву, достал из полевой сумки сигареты и закурил. В сторону чинары он не смотрел, и Миша спокойно разглядел его издали. Кажется, это действительно был старый приятель, Евгений Петров: похудевший и слегка поседевший.

Они приятельствовали лет двадцать, и Миша был очень, очень рад его видеть. На секунду даже мелькнула мысль, что Петров мог специально примчаться в Ташкент, чтобы забрать его из позорной эвакуации, но они были не настолько близки. Женя в первую очередь был другом покойного Или, и Мише достался по наследству.

Петров тем временем докурил, кинул окурок в урну, не попал и, чертыхнувшись, полез куда-то за каменного льва.

Картину была столь привычна и мила сердцу, что Миша отлип от чинары и пошел здороваться.

– Женя!.. Женя Петров!

Приятель вздрогнул и едва не уронил три окурка, которые, брезгливо наморщив нос, собрал у урны. Со стороны это выглядело так, что он решил поживиться дефицитным товаром – сигареты сейчас были редкостью, и простой народ вроде Анвара и Тохира курили табачок-самосад – но на самом деле Женька просто не любил мусорить.

– Миша, это вы, что ли? – напряженно спросил Петров, ссыпая окурки в урну и вытирая руки о гимнастерку. Движение было почти механическим, но для рукопожатия он все-таки протянул левую, не задействованную при сборе мусора руку.

Миша пожал его теплые и сухие пальцы:

– Что вы тут делаете, Женюша? Вы же были на фронте.

– Вас ищу, черт возьми, – ухмыльнулся Петров.

Он держался чуть настороженно, смотрел внимательно и, пожалуй, тревожно. И это уж точно было не из-за мусора.

Миша вспомнил последнее отправленное этому человеку письмо – кажется, он отослал его аккурат в пятилетнюю годовщину смерти брата – и подумал, что некоторые основания для беспокойства у Петрова, пожалуй, имелись. Но это, конечно, было еще до встречи с Анваром и Тохиром.

Миша потянулся обнять товарища в знак признательности, но Женя не дался, заявив, что боится «обидеть Ильфа». Вместо этого он засыпал Мишу тысячей вопросов:

– Где вы живете? Надеюсь, не под кустом? Как вы вообще? И где борода? Борода же была?.. Кстати, что на вас за одежда, мне кажется, она не ваша. Вы знаете, как мы волновались?!

– Так, Женя, постойте, – улыбнулся Миша. – Давайте по порядку…

– Как скажете! Где вы живете? – спросил Петров с присущей ему нетерпеливой настойчивостью.

– О, я…

Миша хотел рассказать про своих новых друзей, только сначала перевел взгляд на почту – посмотреть, не идет ли дядька Тохир – и слова застыли у него в горле.

Там, у двери, стоял