Я думала, что принесут комбинезон только маме, но и мне такой дали. И ещё тёмные очки.

А мама забеспокоилась:

— Феде не повредит?

— Магнитный импульс экранируется, — сказал Пётр. — У нас здесь много аппаратуры. Ничего с ним не случится.

Тут все зашумели.

И стало так светло, даже в очках хотелось зажмуриться. Но я не зажмурилась. Я смотрела. И увидела высоко над острым шпилем здания ещё одно солнце. Яркое и тёплое.

И все стали хлопать в ладоши и толкать друг друга в плечи. И говорить:

— Вот мы и зажгли наше солнышко!

Меня взяли подмышки и подбросили. Я не испугалась. Новое солнышко светило в лицо. Было очень тепло.

Потом много всего случилось, так много, что вечером я уснула на руках у Петра. А проснулась в кровати. То есть не проснулась. Потому что глаза открываться все равно не хотели. Но я всё слышала, как Пётр говорит маме:

— Не выдумывай. Самый обычный ребёнок. У моего сотрудника свой вундеркинд есть, так тот в десять лет интегралы как орешки щелкает.

— То интегралы, — говорит мама. — Здесь другое. Прямое воздействие на вероятность событий. Про погодную аномалию на Земле Санникова слыхал?

— Только не говори, что это тоже она, — Пётр засмеялся. — У тебя какие-то суеверия пошли. Скажи ещё: она наложением рук лечит. И то, что опыт наш удался, тоже она? И то, что я вас встретил? Постой… А не из-за этого вы с Юрой, хм, врозь живёте?

— Не из-за этого. Просто… просто надо выбирать — быть хорошей женой космонавта и плохим учёным или… или наоборот.

— Ты выбрала наоборот, — сказал Пётр. — Но насчёт Софьи не переживай. Все эти теории об особом влиянии дальних космических перелётов на наследственность ничем не подтверждены. Дети есть дети. В космосе они родились или на Земле. Софья — первая, конечно. Но со временем таких станет больше. Люди будут жить и на Луне, и на Марсе, и на астероидах. Да и вообще, есть более рациональное объяснение. В прошлом говорили про физическую акселерацию. Сейчас на смену физической пришла интеллектуальная акселерация. Дети обгоняют нас в умственном развитии. Вот и всё.

Я рассматривала корабль. На нем мы поплывём. Пётр привёз меня и маму на причал. Это не море, это река. Обь. Широкая, но другой берег виден. И волны не такие, как в море. И вода не холодная.

Корабль дал гудок.

— Нам пора, — сказала мама и взяла меня за руку. — Спасибо, Пётр.

— Смотри в оба, Почемучкина, — сказал Пётр. — Вы ещё такое увидите!

Потом он долго нам махал, а корабль плыл по реке. А река становилась все шире и шире.

— Это море? — спросила я.

— Ювенальное море, — сказала мама. — Искусственное море, специально сделанное для гидроэлектростанций.

— Здесь все искусственное, — засмеялась я. — Солнце, море, роботы.

— Зато люди самые настоящие, — сказал моряк, который проходил мимо нас. — Настоящие учёные, настоящие труженики. Вырастешь, тоже постарайся быть такой.

— А вы кто? — спросила я, а мама дёрнула меня за руку.

Моряк приложил ладонь к фуражке и ответил:

— Я — капитан этого славного судна. Федос Петрович Бывалый. Бывалый — это фамилия такая.

Я засмеялась. Разве такие фамилии бывают? Но Федос Петрович не обиделся, а пригласил на мостик. Я не могла понять — где мостик? Оказалось, так называется место, откуда управляют кораблём.

— Корабль небольшой, но быстрый, — сказал капитан. — Как только выйдем на фарватер, то сразу взлетим.

— Разве корабли летают? — удивилась я. Но Федос Петрович рассказал, что это особый корабль. Он может плавать, может летать. Только невысоко над водой. Зато очень быстро. Глазом моргнуть не успеем, окажемся в другом месте.

Я моргнула, но вокруг все ещё море. Наверное, мы пока не вышли в этот самый фарватер.

Корабль летел. Из корпуса выдвинулись крылья.

— Как бы тебя не продуло! — сказала мама.

— Не продует, — сказала я. Место, где гуляют пассажиры, называется палубой. Мы там сидели и смотрели. С боков корабля поднялись прозрачные стекла, поэтому ветра не было. А берег нёсся быстро.

Федя сказал: корабль, а точнее — экраноплан, набрал крейсерскую скорость. Мимо нас не только берег проскакивал и стоящие на берегу города. Проскакивали другие корабли. Много кораблей. Все грузовые. Но были и такие, как наш. Первый раз я испугалась, что мы столкнёмся с другим экранопланом. Он нёсся навстречу и ревел. Но Федос Петрович объяснил, что столкновений быть не может. Кораблями управляет вычислительная машина. Она следит чтобы никто не столкнулся.

— Скоро войдём в канал, — сказала мама. Она следила по экрану за нашим кораблём. — Видишь, тут начинается система каналов, по которым вода сибирских рек течёт в пустыни и степи. Раньше там не было воды, все оказалось мёртвым. Даже море высохло. Но теперь по-другому.

— А разве море может высохнуть? — спросила я.

— Может, — сказала мама. — А вот и канал. Канал имени Ленина.

Я ничего не заметила. Такая же река, как и раньше. А потом берега стали сближаться. А наш корабль замедлил полет. А затем сел на воду. И крылья убрал. И прозрачные стекла. Мы стали обычным кораблём.

— Это — базар, — сказала мама. — Здесь продают фрукты и овощи.

Повсюду полосатые разноцветные палатки. В палатках стояли столы. На столах лежали фрукты, орехи и овощи.

— Сейчас что-нибудь купим в дорогу, — сказала мама. — Стоянка два часа, время у нас есть.

И мы пошли мимо столов. За ними стояли люди.

— Подходи! Пробуй! Кушай! Покупай! — кричали они.

Пахло очень вкусно. У меня слюнки потекли.

— Что ты хочешь? — спросила мама.

— Все, — сказала я. У меня глаза разбегались.

— Какая хорошая девочка! — закричал один продавец. — Иди сюда, девочка, иди!

Я подошла, и он дал мне большое красное яблоко. Мама протянула ему карточку.

— Зачем деньги? — удивился продавец. — Так кушайте!

Мама тоже получила от него яблоко. И мы пошли дальше. И разглядывали дыни, арбузы, грецкие орехи, яблоки, груши, финики, ананасы, персики. И нам все давали попробовать. И денег не брали. Только руками махали. Одна женщина со множеством косичек сказала:

— Мамаша, почему у вас ребёнок такой бледненький? Совсем фруктами не кормите?

— Мы на севере живём, — сказала мама.

— Ах, — сказала женщина. — Зачем на севере? Приезжайте к нам жить! У нас тепло! У нас витамины! В нашем колхозе всем работа найдётся!