В «деле» имеются «беседы» с собратьями Маяковского по писательскому ремеслу – поэтом Николаем Николаевичем Асеевым (1889–1963) и прозаиком Львом Абрамовичем Кассилем (1905–1970). Оба входили в возглавляемую Маяковским литературную группу Левый фронт искусств (Леф), оба позднее вслед за Маяковским перешли в Реф (Революционный фронт искусств). Правда, стаж их знакомства с поэтом был различен. Асеев был давним другом, Кассиль – скорее приятелем, хорошим знакомым.

Асеев познакомился с Маяковским в 1913 году. «Со времени встречи с ним, – писал он спустя годы, – изменилась вся моя судьба. Он стал одним из самых близких мне людей. Наши взаимоотношения стали не только знакомством, но и содружеством по работе…»[165] Дружба продолжалась почти до смерти Маяковского, но в 1930 году отношения были омрачены крупной ссорой, травмировавшей обоих. Конфликт произошел из-за того, что Маяковский вступил в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП) «без предварительной договоренности с остальными участниками его содружества». Н.Н. Асеев вспоминал, что «все бывшие сотрудники Лефа… взбунтовались против его единоличных действий, решив дать понять Маяковскому, что они не одобряют… вступления его без товарищей в РАПП. В последнее время нам казалось, что Маяковский ведет себя заносчиво, ни с кем из товарищей не советуется, действует деспотически».[166]

Примирить Асеева с Маяковским удалось лишь за несколько дней до самоубийства последнего. "11 апреля я с утра до вечера висел на телефоне и звонил то одному, то другому… – вспоминал близкий знакомый Маяковского Л.А. Гринкруг. – Маяковский говорил: «Если Коля позвонит, я немедленно помирюсь и приглашу его к себе». Когда я об этом говорил Асееву, тот ответил, что «пусть Володя позвонит», – если Володя позвонит, он тотчас же приедет. И это продолжалось целый день. Наконец, к семи часам вечера, я сказал Маяковскому, что мне надоело звонить по телефону: «Будь ты выше, позвони Коле и позови к себе». Асеев пришел, и вечером мы Играли в покер. Маяковский играл небрежно, нервничал, был тихий, непохожий на себя".[167] Возможно, что, несмотря на примирение, у Асеева осталось некоторое чувство вины перед Маяковским. После смерти «великого друга» Асеев отдал немало сил делу увековечения его памяти. Он писал стихи и мемуарные статьи о Маяковском, издавал его сочинения, анализировал творчество, яростно защищал от критики. Многие годы Асеев работал над монументальной поэмой «Маяковский начинается» (1940), за которую в 1941 году удостоился даже Сталинской премии I степени. Асеев был одним из тех, кто предпочитал винить в смерти Маяковского его идейных и литературных противников или даже просто неких «врагов»: «Ты нажим гашетки нажал не сам, / То чужая рука – твою вела».[168]

В незаконченной «Поэме о ГПУ» он предлагал справедливым и прозорливым сотрудникам этого учреждения незамедлительно разобраться с убийцами Маяковского: «Расследовать черное дело, / как тысячи черных дел». Впрочем, у сотрудников Института мозга, интервьюировавших Асеева, эта точка зрения на смерть поэта не нашла поддержки…

Масштабы деятельности Л.А. Кассиля по увековечению памяти Маяковского были не столь велики. Он не так много общался с Маяковским, но и ему было что вспомнить. Его книга «Маяковский – сам» (М. – Л., 1940), ориентированная на читателя-подростка, и мемуарный очерк «На капитанском мостике»[169] имели резонанс и пользовались популярностью – прежде всего потому, что патетика была разбавлена в них изрядной долей юмора.

Имеется также «беседа» с Артемием Григорьевичем Бромбергом (1903–1966),[170] проведенная, как уже говорилось, Н.Г. Егоровым. Знакомство А.Г. Бромберга с Маяковским произошло только в начале 1930 года – в связи с организацией персональной выставки «Двадцать лет работы». А.Г. Бромберг был сотрудником Государственного литературного музея; он помогал Маяковскому в работе над экспозицией, водил по выставке экскурсии, после стал активным участником молодежной «Бригады Маяковского», о чем написал в воспоминаниях.[171]

Из того, что в «деле» сохранились лишь «беседы» с Асеевым, Кассилем, Бромбергом и Бриками, отнюдь не следует, что только ими был ограничен круг интервьюированных. Нам кажется, что к этому перечню опрошенных следует добавить как минимум еще двух друзей-литераторов – поэта-футуриста Василия Васильевича Каменского (1884–1961) и писателя Льва Вениаминовича Никулина (1891–1967). Оба они в 1930-е годы напечатали мемуары о Маяковском, к которым авторы публикуемого очерка постоянно обращаются. Но ряд приводимых в очерке сведений в мемуарах отсутствует. Кроме того, слова Каменского и Никулина порой вводятся в текст оборотами типа: NN «подтверждает», «передает», «рассказывает», «сообщает», «свидетельствует» и т. п. Подобная форма подачи материала, на наш взгляд, косвенно указывает на то, что информация получена устным путем – во время «беседы».

Если о «беседах» с Каменским и Никулиным можно только высказывать предположения, то о проводимых «беседах» с родными поэта (прежде всего – с его сестрой Людмилой Владимировной Маяковской) говорится в тексте очерка недвусмысленно. Кроме того, дважды цитируются слова Ксении Михайловны Синяковой (1900–1985), жены Н.Н. Асеева.

В очерке нередко сообщается о сведениях, полученных от «школьного товарища» Маяковского. Эти сведения касаются прежде всего материального положения семьи поэта, его образа жизни в первые годы после приезда из Грузии в Москву и т. п. Фамилия «школьного товарища» не названа, но можно предположить, что им был Сергей Сергеевич Медведев (1891–1970), впоследствии ставший известным химиком, академиком АН СССР (1958 ). В период дружбы с Маяковским он учился в Третьей московской гимназии, увлекался чтением запрещенной литературы и занимался революционной пропагандой. «Моя сестра и старшая сестра Маяковского, Людмила Владимировна, были однокурсницами и подругами по Художественно-промышленному строгановскому училищу. Летом 1906 года, когда Маяковские переехали в Москву, мы познакомились через сестер семьями. Кроме нас, знакомых у Маяковских в Москве тогда почти не было, и в первое время я был единственным приятелем Володи… – вспоминал С.С. Медведев. – Я не могу сказать, что мы были с ним очень близки: я учился в другой гимназии, в шестом классе, был на два класса впереди его, но мы с ним сошлись и сдружились, поскольку наши интересы совпадали».[172] Именно Медведев привлек Маяковского к участию в издании рукописного нелегального журнала «Порыв», выпускавшегося учениками Третьей гимназии (Маяковский учился в Пятой гимназии), и к работе в революционных кружках.[173]