больно задевали Виднова. При любой, казалось бы, незначительной ошибке доставалось Антону от товарищей по бригаде. Теперь-то Виднов понимал, что любая такая ошибка в их деле могла оказаться непоправимой: сорвешься сам, подведешь напарника. Потому и стремились они его научить, остеречь. А Антону тогда думалось, что его хотят оскорбить, унизить.

В трудные дни, когда всем им приходилось солоно, а на долю молодого Виднова выпадало больше, чем обычно, нареканий и попреков, он молчал и замыкался. Представлялось, что вовсе не наступит время, когда и он сможет работать так же легко, уверенно, как другие. Вечно будет чужим в бригаде.

Даже вечерами, когда разговаривали с ним хорошо, по-простому, Виднов отмалчивался и старался отойти в сторону. Он был твердо уверен, что его раздумья, сама судьба его всем безразличны.

Но однажды в летний воскресный вечер все стало для него по-иному.

Их бригада строила тогда высоковольтную линию в далеком степном районе. Квартиру сняли на краю большого села. В то воскресенье закончили работу раньше обычного, и, отужинав, ребята сели за лото.

Антон вышел за ворота; отбиваясь от собак, прошелся по широкой, заросшей травой улице, услышал гармошку. У круга с танцующими несмело заговорил с девушкой и тут же перехватил брошенный на него неприязненный взгляд одного из деревенских парней. И позже, когда Антон пригласил девушку танцевать, стоял с нею, разговаривал, он все время ощущал на себе этот взгляд — тяжелый, недоброжелательный.

В полночь Виднов проводил новую знакомую домой. Затем медленно зашагал по притихшей слободе на край деревни.

Уже неподалеку от их квартиры, под раскидистыми ветлами, увидел две тени. Они пропустили его вперед, молча пошли сзади.

От удара в спину Антон чуть не свалился на землю. Отпрянул, повернулся. И еще удар, теперь уже наотмашь по голове. Виднов пытался обороняться, но силы были неравны.

«За что?» — громко спросил Антон.

Парни не ответили, только где-то, за несколько домов, хором залаяли собаки.

И вдруг, вперемешку с заливистым собачьим лаем, — знакомый говор, топот бегущих людей. Опрометью кинулись в сторону и тут же скрылись за домами и деревьями напавшие на него парни.

Потом рядом раздался сразу ставший родным голос бригадира:

«Стервецы! Такого-то парня… Цены ему нет, этому парню…»

А назавтра бригадир, как и раньше, отчитывал Виднова за каждую промашку, да еще и укорял при этом, что, мол, он, Виднов, только по девкам и мастак. Но почему-то Антону уже ничуть не было обидно. Слушая, он только улыбался про себя.

И вот сейчас, проводив глазами фашиста и бессильно опустившись на мерзлую землю, Виднов как никогда ощутил свое одиночество, бесправие. Его жестоко обидели. Могут обидеть еще: ударить палкой, пнуть ногой… Нет сейчас здесь закона, который защитил бы его. Для них, пришедших из непонятного, злого мира, он и не человек вовсе. Вроде бродячей собаки.

Так и лежал Антон Степанович, обратив лицо к тусклому небу. А из правого, чуть косящего его глаза, еле заметная катилась слеза.

«Да если бы к примеру я, хотя бы в солдатах, попал в их Германию, — думал Виднов, — да увидел, как их работящий немец, в годах уже, своим делом занимается, разве б поднялась у меня рука на него?»

Антон Степанович с трудом приподнялся, из кармана новеньких ватных брюк достал платок. Вытер лицо, шею. По привычке посмотрел вверх, на изоляторы. Но перед глазами, заслоняя провода, виднелась Виднову пухлая, вся в рыжих волосах, рука фельдфебеля.

«Ножичком бы его, тем, что в руках держал, — подумал Антон Степанович. — А там бы уж что хотели, то и делали… А что бы на это инженер Долгушин сказал? — продолжал рассуждать сам с собою Виднов. — Не похвалил бы небось. Ты, мол, Виднов, на советской, на государственной службе находишься и, что бы там ни было, дела своего бросить не имеешь никакого права. Ну чего бы ты этим своим ножичком добился? Одному фашисту шкуру пропорол? А тут целый город, тысячи людей на нас надеются».

Антон Степанович вскинул голову. Тремя прямыми полосами уходили к Туле провода, успокаивающе потрескивали изоляторы.

«Живет Тула!»

Виднов посмотрел назад: «С мыслями-то с этими опору прошел, а не посмотрел как надо».

Вернулся. Убедился, что все на месте, и уже бодрее зашагал дальше.

* * *

Сына Виднов встретил на трассе, недалеко от дома.

— Линия в порядке, — доложил ему Константин.

— Не встретил этих-то? — угрюмо спросил Антон Степанович.

— Как не встретить. Гляжу на провода, а он тут как тут.

— Ну и что?

— Да ничего. Работай, говорит, на здоровье. «Арбайт» по-ихнему. На линию показал.

— А знает он, что то за линия?

— Это ему без надобности, — сказал Константин. — Лишь бы ты дело исполнял аккуратно. Так и сказал: «Саботаж нике!» — и по автомату похлопал. Пулю, мол, заработаешь, если плохо будешь смотреть за делом.

— Ну и ну, — удивился Антон Степанович, — порядок, значит, им подавай. Будет порядок, пусть не сомневаются.

— А ты-то, батя, не встретил приятелей?

Антон Степанович не ответил. Вспомнил фельдфебеля и, сняв шапку, провел ладонью по голой макушке.

— Вспотел, что ли? — спросил Константин.

— Дурак ты. «Дум» по-немецкому! — ни с того ни с сего вскипел старый Виднов.

— Больно ты образованный, батя, стал…

— Образовал тут один, — уже спокойнее сказал Антон Степанович. — Ну хватит, поговорили, — махнул он рукой. — В Тулу нужно про обход доложить.

— Попадешься ты с этим докладом.

Около огорода Антон Степанович поднял с земли длинный шест и, положив на плечо, понес к дому.

— Вроде при деле. Допрашивать не будут, где был да что делал, — объяснил он Константину.

— Конспиратор ты у нас, батя, — усмехнулся сын.

Во дворе они на виду у солдат приладили шест к стоякам изгороди и, не