не вызвало в ней отвращения. Красоту земного человека Рудольфа она отвергнуть не могла, даже в своей глубокой обиде. Доктор ему уступал значительно. Хотя и был весьма привлекателен, совсем не стариком. Он, казалось, читал её мысли, потому что смотрел с лёгкой и не обидной улыбкой.

— Хочешь искупаться? Давай перейдём на взаимное «ты». Так проще.

— Я разрешаю вам это. Но можно я буду звать вас на вы? Мне так проще.

— Как знаешь, — доктор прикоснулся к её колену, вернее, к ткани её платья, потому что касания Нэя не уловила. Они встали и направились в сторону озера. Нэя никогда там не купалась. Почему? На окраине «Крутой Берег», где и прошла её юность, купались лишь те, кто были совсем молоды, — девушки и парни до своего похода в Храм Надмирного Света. Был и так называемый мужской пляж «Дальние Пески», куда девушкам вход был запрещён в силу опасности, а женщины и вообще никогда уже не купались в открытых водоёмах на виду у всех прочих, — такова была традиция. Только в закрытых помещениях для вполне понятного бытового омовения. А тут… в общем-то купались все, кому и хотелось. Но в том-то и дело, что ей купаться здесь не хотелось. К тому же она не умела плавать. Она мысленно произвела ревизию своего нательного белья. Оно вполне годилось для купания. Да и в прохладу воды залезть было бы так здорово.

— Ты можешь приходить ко мне всегда, когда захочешь. — И доктор дал ей ещё одну пластину для входа и выхода. — Она откроет тебе двери. Сим-сим, — он широко улыбнулся.

— Сим-Сим? Как же расшифровать это слово?

— Никак. Сказка. Видя тебя, я ощущаю себя в пространстве сказки.

— Но там внизу ваши машины, я их не понимаю.

— А ты будешь мне давать знать о своём приходе, и я тебя буду встречать. Я покажу тебе наши теплицы и оранжереи в горах, свои новые гибриды. Я увлекаюсь садоводством. У меня много свободного времени, по счастью. И я скрещиваю ваши сорта с нашими. — Как ей было это знакомо! Кто-то уже обещал ей мир гор.

— У вас есть хрустальная пирамида?

— Пирамида? — удивился он, — А! Это смотровая башня на крыше? Есть. Но я там и не бываю. Я люблю гулять в горах.

— А Рудольф спит в пирамиде? Ну, в этой башне?

— Рудольф? Не знаю я, где он спит. Не вхож. Забудь ты о нём! — Он взял её запястье с контактным браслетом и нажал в нём один из сегментов. — Вот тут видишь? Нажмёшь, и вот он я! — и он радостно продолжал улыбаться, скаля большие белые зубы, — Я покажу тебе наши плантации также. Озёра там — роскошь! Будем купаться. И вообще, давай с тобой просто и по-человечески дружить. Не отменяя этой дружбой моего условия о твоём решении по поводу того разговора. А решение может быть любым, это не повлияет на моё отношение к тебе. Я пойму тебя, если оно будет отрицательным, и всегда буду твоим другом. — Он остановился, протягивая ей широкую, мужественную ладонь с подвижными, красивыми пальцами. И ладонь не была старой, его пожатие несло ей некий посыл. Нэя поняла его без слов. Она почувствовала, как стало жарко щекам. Нет. Она не вернётся в ужасную прежнюю жизнь, где нет, и не может быть для таких как она, подобных мужчин. Рудольф здесь не один, внушала она себе, вон как они в холле «Лабиринта» остолбенели от её вида. Никакому Чапосу, как пугал её Рудольф, она не достанется. Нет! И к нищей бесправной жизни она не вернётся.

— Ты поймёшь, какие хорошие люди у нас там живут. В основном. Есть, конечно, всякие и у нас. Не один и Венд там такой, если быть справедливым в своих суждениях. Такие есть, к сожалению, везде. Они служат друг для друга самооправданием для их порочности. Вот де, все мы такие. Но не все. Не мы, это точно. А Антон, Артур? Превосходные парни, да? Да тот же Олег…

— Да, — соглашалась Нэя, не зная Олега. Вернее, она его видела издали, он иногда подходил к Эле.

— Хотя с Олегом такая вышла трагедия. Но это уже наши внутренние дела.

— Что же с Олегом?

— Беда, — вздохнул доктор, — настолько тяжёлая беда, что… но я не имею права быть болтуном. Хотя я ужасный болтун. От природы. И затворничество мало меня изменило. Я тут провёл своё исследование твоих данных… Скажи, Нэя, кто были твои родители?

— Папа был военным. Аристократом, — объяснила она с гордостью. — А мама сирота. Её воспитывал один человек. Он потом стал моим мужем, после смерти мамы. Правда, мама исчезла ещё в моём детстве, а замуж я вышла девять лет назад.

— Ты была замужем? — весело удивился доктор, — Да нет! Не похоже. Ты же девочка на вид. В детстве, что ли, выдали замуж?

— Почему в детстве? Мне было семнадцать. Но мой муж, он … он не совсем был для меня мужем, если честно.

— Как же это?

— Он… — Нэя зашла за спину доктора, стесняясь его глаз. — Он был мне защитником, понимаете? Но не как отец. Потому что он любил меня не как отец. Понимаете? Но и не был мужем, как….

— Как кто?

— Он, — призналась Нэя.

— Рудольф? — удивился доктор — он был тебе муж?

— Да.

— И за что же выкручивал тебе душу? Как это может быть?

— Не знаю. Он мстил.

— За что?!

— За побег. Я знала его ещё девять лет назад.

Доктор ни о чём не спрашивал какое-то время, но не выдержал. — Любила его?

— Да.

— А сейчас?

Нэя молчала. Ей было трудно дышать. Щеки порозовели ещё сильнее.

— Прости. Я больше не буду тебя пытать. Идём! — и доктор взял её за руку. — Ты должна знать. Я всегда готов тебе помочь. Во всём. И наш вчерашний разговор во время прогулки остаётся в силе. Хочешь считать меня другом?

— Хочу.

Доктор, довольный, пожал её ладонь. Неожиданно он увлёк её к скамье, спрятанной в тени цветущего дерева. Спинка скамьи была сделана местным умельцем в виде целующихся птиц. Наивно, но красиво, а главное, само место как бы и говорило о своём предназначении — только для влюблённых. — Давай, присядем. На пару минут, — доктор с улыбкой погладил птиц, выточенных из кружевной древесины. — Как трогательно, а главное, как знакомо. Милующиеся птички как символ влюблённых сердец, — и Франк качнул рукой такую же резную кормушку для птиц над головой. — Сколько чистоты и наивного простосердечия проявляют местные люди в любом своём ремесле. Почему же