Хабед-иль-Руман сделал то, что посоветовал джинн, и овца, издав страшный сгон, околела.

Тогда сирийский царевич дотронулся перстнем до ее распухшей ляжки и приказал показать талисман. Нога раскрылась, и все увидели золотое лезвие с волшебными знаками.

Хабед-иль-Руман пригляделся к ним и понял, что они в точности повторяют слова, высеченные на его кольце.

Теперь он владел силой и жизнью чудовища. Осталось лишь обсудить, как освободить от него землю. Но пока царевич излагал свой замысел, раздался грохот, земля содрогнулась — чародей вернулся в свои владения.

Мограбин узнал о своем поражении из-за волшебной палочки. Он находился в Мосуле, где занимался обычными кознями. Чародей хотел поручить своей старой служанке Мегине одно важное дело, но палочка, вместо того чтобы закружиться на его пальце, упала и разбилась.

Ужас объял Мограбина, он решил немедленно укрыться в своих владениях, посмотреть колдовские книги и найти с их помощью путь к спасению.

Нечестивец лишился собственной колдовской силы, но надеялся на помощь средств, обязанных своим происхождением другим волшебникам. Он пустил в ход перья птицы Фессефце, наложив на них заклятие именем Сулеймана, которому они подчинялись, и тут же перенесся к подножию горы, раскрывшейся благодаря обычным курениям.

Никто не поспешил ему навстречу, даже Илаг Кадахе, самый послушный и трусливый из его рабов.

Мограбин хотел остановиться и подумать, но перья с невероятной быстротой понесли его во дворец и бросили через окно прямо в середину той залы, где царевичи завтракали и решали его судьбу.

Попугай-ара сидел на жердочке напротив окна. Увидев, как что-то рухнуло на пол, он, несмотря на смехотворный вид Мограбина, узнал его по запаху и воскликнул:

— Ах! Это наш мучитель!

В Мосуле Мограбин переоделся факиром: грязная, облезлая и рваная овечья шкура кое-как прикрывала его тело, изуродованное множеством старых и свежих шрамов.

Волосы его стали рыжими, курчавыми и слипшимися, борода была тоже рыжей и отвратительно замызганной.

Он сверкал глазами будто одержимый, все его черты исказились от бешенства, ужаса и отчаяния. В одной руке он сжимал нож, которым калечил себя, а на шее его болтались четки прабабки — он давно присвоил их и наверняка собирался использовать для своих грязных целей.

Кого хотел злодей соблазнить в Мосуле столь отталкивающей наружностью, неизвестно. Но он был так непригляден, что одним своим видом мог напугать до смерти людей менее отважных, чем те, пред кем он предстал помимо своей воли.

Мограбин нашел в себе силы подняться на ноги и, взглянув на попугая-ару, которого сразу же узнал, с угрожающим видом поднял нож.

— Перья Фессефце, — вскричал он, — хочу схватить гнусную колдунью!

Хабед-иль-Руман вскочил и взмахнул рукой.

— Дух перстня, связать злодея!

— Ах ты, змея, — прошипел колдун, — я тебя пригрел, нянчился с тобою, а ты научила их, как меня одолеть!

— Хватит брани, несчастный! Довольно угроз! — остановил его сирийский царевич. — Твои преступления давно переполнили чашу терпения, только смерть освободит тебя от кары, которой ты заслуживаешь. Бойся мучений, что ждут тебя в преисподней. Пойми, при всей своей злобности ты попадешь во власть того, кто так же злобен и жесток, как ты, трепещи. Что до меня, постылый колдун, то Великий Пророк позволил мне завладеть твоими силой и жизнью.

— Будь проклят твой пророк, — ответил одержимый бешенством Мограбин.

— Духи перстня, заткните рот этому нечестивцу, — хладнокровно произнес Хабед-иль-Руман. — Отнесите его на середину двора и посадите на четыре цепи. Сложите вокруг костер, и пусть он заживо сгорит в его огне. Помните, что я приказываю вам с помощью этого кольца, но во имя Мухаммада. Даже за видимость непослушания будет сурово наказан каждый.

Духи, дрожа за собственную шкуру, схватили Мограбина и приковали четырьмя цепями к железному столбу, который они установили посередине двора.

Хабед-иль-Руман обратился к египетской царевне.

— Госпожа, — сказал он, — не пора ли нам позаботиться о судьбе людей, превращенных в бессловесных тварей, о том, чтобы избавить их от притеснений и дать им возможность насладиться зрелищем гибели их мучителя?

— Царевич, — отвечала Аухета, — чтобы расколдовать их, нужно соединить прах Мограбина с тем прахом, что находится в золотой урне. Прикажи, пусть чародея сожгут так, чтобы его пепел не смешался с древесной золой. Пойми, когда животные превратятся в людей, у тебя на руках окажется огромное количество народа. И сколь ни велики запасы, находящиеся в нашем распоряжении, не стоит обрекать себя на то, чтобы лишний день кормить эту армию. Их надо вернуть на родину, а до ближайших городов и сёл отсюда не меньше, чем несколько дней пути. Мужчины и женщины, находящиеся здесь, не имеют ни малейшего представления о том, какому насилию они подверглись и что их сюда привело. Казнь злодея лишь напугает их. Прежде чем открыть им глаза, мы должны расколдовать всё, что нас окружает. У многих из этих несчастных есть семьи, которые голодали без своих кормильцев. Здесь ты найдешь неисчерпаемые богатства, что позволят тебе проявить великодушие.

Едва египетская царевна закончила, как дух, раб перстня, сообщил, что костер готов.

— Зажгите огонь, — приказал Хабед-иль-Руман, — но не вынимайте кляпа изо рта приговоренного. Пусть его проклятия останутся при нем.

— Тебе придется, — сказала Аухета, — своим присутствием умножить его страдания. Ты должен бросить нож-талисман, с которым связана его жизнь, в пылающий костер. Советую так же поступить и с перстнем. Надо освободиться от его опасной силы и власти. Если бы можно было с его помощью уничтожить Дом-Даниэль, я попросила бы тебя, царевич, сохранить перстень, но совладать с Дом-Даниэлем по силам одному Мухаммаду… Иди и вместе с братьями по оружию разыщи все книги и записи чародея. Пусть он увидит, как гибнут плоды его неустанных трудов. О, если бы можно было вместе с ними уничтожить преступные познания!

Сирийский царевич последовал советам, продиктованным мудростью. Талисманы, книги, записи, эликсиры, инструменты — всё, что служило Мограбину в его черных делах, полетело в огонь, окруживший мага со всех сторон. Но жизнь не покидала злодея до тех пор, пока золотой талисман, извлеченный из ляжки паршивой овцы, не расплавился в жарком пламени костра.

Когда в бесформенный слиток превратился и перстень Кокопелисоба, дворец и всё, что его окружало, обратились в дым. Вся скотина оказалась на воле и поначалу смешалась с дикими зверями, но вскоре люди, превращенные в животных, повинуясь велению свыше, собрались вокруг своих освободителей. Царевичей окружили лошади, верблюды, слоны и даже несколько ручных