— Тебя зовут Ланфир, и я скорей умру, чем полюблю Отрекшуюся! — выкрикнул он.

По лицу ее пробежало нечто, что могло бы быть мукой, потом оно вновь застыло мраморной маской.

— Если ты не мой, — холодно промолвила Ланфир, — то ты умрешь.

В груди у Ранда полоснула боль, сердце грозило вот-вот лопнуть, а в голову будто вбивали раскаленные добела гвозди — боль была столь ужасна, что даже внутри кокона Ничто ему захотелось закричать. Смерть была здесь, и он знал об этом. Отчаянно — даже в Пустоте его охватило отчаяние, сама же Пустота сжалась, подернулась рябью, — Ранд сплел вместе Дух, Огонь и Землю, принялся дико размахивать получившимся плетением. Сердце его больше не билось. Пальцы темной боли сминали кокон Пустоты. На глаза наползала серая пелена. Он чувствовал, как его плетение рывками разрезает ее потоки. Пробившийся в пустые легкие воздух обжигал; дернувшись, сердце вновь погнало кровь. Ранд опять стал видеть. Перед глазами метались, кружились серебристо-черные пятнышки, но он видел каменнолицую Ланфир, которая все еще приходила в себя после удара отскочившими плетеными потоками. Голова раскалывалась, грудь словно разворотили, но Пустота укрепилась, и телесная боль сделалась отдаленной.

И хорошо, что она далека, поскольку времени опомниться у Ранда не было. Заставляя себя двигаться вперед, Ранд ударил Ланфир Воздухом — как дубиной, пытаясь лишить ее сознания. Она полоснула по его плетению, и он ударил опять, потом снова и снова — каждый раз она рассекала все его плетения, до последнего, каким-то образом замечая и отражая яростный град ударов, но Ранд подступал все ближе. Если он не даст ей ни мгновения передышки, отвлечет целиком на себя, если хоть одна из невидимых дубинок приголубит ее по голове, если он сумеет подобраться к ней настолько близко, чтобы ударить ее кулаком… Без сознания она будет так же беспомощна, как и любой другой.

Вдруг она словно сообразила, чего добивается Ранд. С прежней легкостью отбивая удары, словно видела каждый из них, Ланфир начала пятиться, пока не уперлась плечами в борт фургона позади себя. Улыбка ее наводила на мысль о трескучих морозах.

— Ты будешь умирать медленно. Станешь умолять, чтобы я позволила тебе перед смертью полюбить меня, — промолвила Ланфир.

И на этот раз удар она нанесла не по Ранду. Ударила по тому, что связывало его с саидин.

При первом касании — будто остро отточенным ножом — панический ужас забился в Пустоте, точно гонг загремел. Сила убывала по мере того, как лезвие входило глубже между Рандом и Источником. С помощью Духа, Огня и Земли он отсек лезвие ножа — ему было известно, где оно должно находиться, поскольку он знал, где тянется его связующая нить, чувствовал тот первый порез. Щит, которым Ланфир неудачно пыталась его отгородить, исчез, появился вновь и, как только Ранд сумел отбить его, — возник опять. Но всякий раз происходило мгновенное угасание саидин, и в те миги саидин почти пропадала, а его ответный удар едва успевал отразить атаку Ланфир. Управляться с двумя плетениями сразу наверняка легко и просто — Ранд не испытал бы затруднений и с десятком, а то и с большим числом плетений, — но не тогда, когда отчаянно защищается от неизвестно чего, и тем более не тогда, когда узнает об ударе чуть ли не в последний момент, а незримое, смертельно опасное лезвие оказывается совсем рядом. И не тогда, когда мысли другого человека по-прежнему пытаются вырваться на поверхность из Пустоты, стремясь подсказать, как сокрушить Ланфир. Если он прислушается к ним, то в мир шагнет Льюс Тэрин Теламон, а Ранд ал'Тор в лучшем случае станет, быть может, голоском, который изредка будет всплывать у того в голове.

— Я этих шлюх обеих заставлю смотреть, как ты будешь умолять, — сказала Ланфир. — Только вот что лучше: чтобы они смотрели, как ты подохнешь, или чтобы ты видел их смерть?

Когда она успела взобраться на фургон? Ранд должен следить за Ланфир, не упустить и малейшего признака того, что она начала уставать. Надо дождаться, когда на миг дрогнет ее сосредоточенность. Тщетная надежда. Ланфир стояла возле тер'ангриала в виде перекошенной дверной рамы и смотрела на Ранда сверху вниз, точно королева, готовая огласить приговор, однако у нее еще хватало времени холодно улыбаться, поглядывая на потемневший костяной браслет, который она вертела в пальцах.

— От чего тебе хуже всех будет, Льюс Тэрин? Я хочу, чтобы тебе было плохо. Я хочу, чтобы ты испытал боль, какой не знал еще ни один человек!

Чем толще поток, идущий от Источника к Ранду, тем труднее его перерезать. Пальцы Ранда сжали карман куртки, ладонь с выжженной на ней цаплей ощутила твердость маленького каменного толстячка с мечом. Ранд зачерпнул из саидин сколько мог, пока порча не повисла в пустоте рядом с ним, точно моросящий дождь.

— Боль, Льюс Тэрин.

И боль обрушилась — мир провалился в судорожные корчи агонии. Не сердце и не голова стали на этот раз источником страшной боли, а все-все тело, каждая его клеточка — раскаленные иглы вонзились в Пустоту. Ранду почудилось, что он слышит, как шипит каждая иголка, впиваясь все глубже и глубже. Попытки отсечь Ранда своим щитом Ланфир не прекратила, наоборот, они участились, стали еще упорней. Он поверить не мог, что она настолько сильна. Цепляясь за Пустоту, за опаляющую, замораживающую саидин, Ранд яростно, изо всех сил защищался. Он мог бы покончить со всем — прикончить Ланфир. Он мог обрушить на нее молнию или заключить в бушующее пламя, которым та только что убивала сама.

Сквозь боль пробились образы. Женщина в темном купеческом платье, валящаяся на круп лошади, и огненно-красный меч легок в руках Ранда. С горсткой других Приспешников Темного она пришла убить его. Потухшие глаза Мэта: «Я убил ее». Золотоволосая женщина, лежащая в обрушившемся коридоре, где, казалось, сами стены расплавились и растеклись. Илиена, прости меня! Полный отчаяния вопль.

Он мог бы покончить со всем. Но — не мог. Он вот-вот умрет, наверное, погибнет и весь мир, но Ранд не мог заставить себя убить женщину. Почему-то это казалось самой остроумной шуткой, какую когда-либо видывал мир.

* * *

Утирая сбегающую изо рта кровь, Морейн выползла из-под фургона и неуверенно поднялась на ноги, в ушах у нее звучал мужской смех. Не желая того, она огляделась, отыскала взглядом Лана — тот лежал почти у самой туманной серой стены купола, раскинувшегося над головой. Лан подергивался, вероятно, стараясь собраться с силами и встать, а может, и умирал. Морейн заставила себя не думать о Лане. Он столько раз спасал ее, что жизнь ее по справедливости должна бы принадлежать ему, но Морейн уже давным-давно сделала все от нее зависящее, чтобы он уцелел в своей одинокой войне с Тенью. Отныне ему жить и умирать без нее.

А смеялся Ранд — стоя на коленях на камнях набережной. Смеялся, и слезы катились по лицу, искаженному, как у человека, подвергнутого жестокой пытке. Морейн пробрал холодный озноб. Если его охватило безумие, то она бессильна. Она может лишь сделать то, что в ее силах. То, что она должна сделать.

Вид Ланфир точно обрушил на Морейн безжалостный удар. Не удивление, а потрясение почувствовала она, увидев то, что после Руидина столь часто мучило ее в кошмарах. Ланфир стояла, сверкая ярким, точно солнце, сиянием саидар, обрамленная перекошенным тер'ангриалом из краснокамня. Она глядела вниз, на Ранда, на губах ее играла беспощадная улыбка. В руках Ланфир вертела браслет. Ангриал. Если только Ранд не воспользовался своим ангриалом, Ланфир с помощью этого браслета способна сокрушить его. Либо Ранд успел, либо Ланфир играет с ним, точно кошка с пойманной мышкой. Морейн не нравилось это кольцо из резной, потемневшей от времени кости. С первого взгляда браслет казался акробатом, прогнувшимся назад и взявшимся руками за лодыжки. Лишь присмотревшись, можно было увидеть, что запястья и лодыжки акробата связаны. Морейн не нравился этот браслет, но она вывезла его из Руидина. Вчера она достала браслет из тюка со всякими разностями и положила его вон там, у основания краснокаменной рамы.