Ме-163 в полете

На долгом допросе немецкий летчик рассказал, что некоторое время был летчиком-испытателем ракетной секретной авиатехники на аэродроме Бад-Цвишенан, близ Ольденбурга. В одном из полетов произошла авария. Уже после посадки самолет неожиданно вспыхнул и загорелся, как бенгальский огонь.

«Какая максимальная скорость и “потолок” этой машины?» – задал вопрос Савицкий.

«В 1941 г. летчик-испытатель фирмы Хейни Дитмар достиг на Me-163-a “комет” скорости 1004 км/ч., установив неофициальный мировой рекорд, за что рейхсмаршал Герман Геринг лично вручил ему награду. Скороподъемность самолета около 100 м/с, и он может забраться в считанные минуты на высоту до 15 км».

«Какой двигатель на машине, вооружение?» – продолжал задавать вопросы генерал Савицкий.

«Двигатель конструкции инженера Вальтера HWK 509 А с тягой 1750 кг, работает на двух компонентах Z-топлива и Т-топлива, состав которых засекречен. Если топливо попадает на человека, то он “варится в собственном соку” – поэтому комбинезоны летчиков и технического состава из специальной ткани.

Ракетный самолет после выработки топлива на большой скорости планирует на свой аэродром, при этом, в случае “промашки”, он не может уйти на второй круг.

Изрядную сложность для летного состава составляют взлет и посадка. Me-163 использует особые шасси, которые необходимо успеть сбросить при переводе в набор до высоты 25–30 м».

Me-163 благодаря большому преимуществу в скорости настигал цель, проходил под нею и осуществлял автоматический пуск снарядов. Попадание даже одним снарядом разносило цель вдребезги. Однако после ряда аварий самолетов поступил приказ высшего командования о прекращении испытаний «самолетного миномета».

За прихотливый нрав летчики окрестили самолет «ракетным чудовищем». Отцом-создателем его был талантливый ученый и конструктор Александр Липпиш, долго вынашивающий идею постройки этого сверхскоростного самолета.

Неординарно мыслящий, с большими организаторскими способностями, он уже в молодые годы обратил на себя внимание и с 1925 г. становится во главе научно-исследовательского института. Как конструктор, он воспылал великой любовью к летательным аппаратам типа «летающее крыло», или, как их тогда называли, – «бесхвостики». Липпих считал, что этим аппаратам суждено великое будущее и они таят в себе много преимуществ перед классической схемой самолета.

После того как первый опытный экземпляр выкатили на поле аэродрома в Пенемюнде, он получил обозначение Me-163 А.

Уже сидя в «виллисе» и следуя по тряской ухабистой фронтовой дороге в свою дивизию, Савицкий развернул рисунок Ресли и стал прикидывать, когда он сможет передать их конструктору Александру Яковлеву, чтобы тот показал их Сталину

Думал ли тогда Евгений Яковлевич, что его дочь Светлана когда-нибудь оседлает другое «ракетное чудовище», академика Сергея Павловича Королева, которое умчит ее в космос на околоземную орбиту, и что по количеству золотых звезд она сравняется с отцом?..

Следует, однако, заметить, что большим недостатком «ракетного чудовища» была крайне малая продолжительность полета, очень короткое время работы ЖРД и невозможность эксплуатировать эти машины в полевых условиях. Часто, уже в процессе атаки цели, на Ме-163 вдруг кончалось топливо… Одним словом, немцам не удалось вернуть «господство в воздухе» и защитить города Германии от массированных налетов американской авиации. Да и война уже пришла к концу.

После капитуляции гитлеровской Германии в руки советских представителей попало несколько целехоньких экземпляров Me-163 В, на которых летчик-испытатель Марк Галлай в 1945 г. совершил «секретные» полеты по особой программе, подтвердившие в основном данные немецких летчиков.

Захваченные войсками союзников экземпляры Ме-163 подвергались тщательным и всесторонним испытаниям на фирмах США, Англии и СССР и бесспорно повлияли на ход дальнейших работ в этой области.

По материалам Л. Вяткина

29 октября 1943 г., в день национального праздника Турции, президент Турецкой Республики Исмет Инону принимал, как делал это ежегодно, представителей дипломатического корпуса в своем дворце в Анкаре. Турция была нейтральной страной, весьма необходимой для воюющих сторон. Она играла роль буферного государства между Англией и Россией и служила пробкой, закрывающей для Термании двери на Восток. Анкара стала центром политических интриг.

Случилось так, что в это утро 29 октября 1943 г. сэр Хьюго Кнетчбул-Хьюгессен прибыл с некоторым опозданием. Сэр Хьюго был, между прочим, дипломатом, состарившимся на службе, но у него была походка молодого человека и весьма элегантные привычки. Именно желание появиться на приеме во всем блеске и было причиной нарушения регламента. Он недавно сменил слугу – хавасса, как говорят в Турции, и новый слуга, оказавшийся старательнее прежнего, слишком долго возился со сверкающим парадным мундиром, позвякивающим целой батареей мелких украшений и знаков отличия.

Сэр Хьюго поднялся по лестнице так быстро, как позволяло ему его высокое положение, и очутился на площадке в тот момент, когда двери президентского салона пропустили Франца фон Папена. Два посла столкнулись на лестничной площадке носом к носу. Сэр Хьюго слегка улыбнулся, в то время как Папен после краткого приветствия удалился с недовольной миной.

Посол Германии в Турции Франц фон Папен

«Что это с ним?» – подумал англичанин, которого этот инцидент скорее позабавил.

Два дипломата были знакомы давно. Они приехали в Анкару почти одновременно – один в феврале, другой в марте 1939 г. – и искренне симпатизировали друг другу. После объявления войны все отношения были, конечно, прерваны, но чувства их не изменились. Сэр Хьюго ценил этого породистого немца, эрудированного и тонкого, который резко выделялся среди своих коллег по дипломатическому корпусу как своим происхождением из военной среды, так и экстраординарной карьерой. Франц фон Папен, со своей стороны, нашел в сэре Хьюго доведенные до совершенства достоинства британского джентльмена, которые он высоко ценил с той поры, когда, будучи молодым лейтенантом кавалерии при имперском штабе, был послан в Лондон для совершенствования своего английского языка.

По правде говоря, у Папена были основательные причины для недовольной гримасы в это утро. Он только что принял решение, затрагивающее самые принципы светскости и порядочности, принятые в дипломатической среде, и тот факт, что в первую очередь это касалось милого сэра Хьюго, заставлял его чувствовать невыразимую неловкость.

Разумеется, на протяжении этих трех лет оба дипломата непрестанно ставили друг другу подножки, но это была, так сказать, законная дуэль, не носящая личного характера. Теперь же дело, которое затевал Папен, касалось личной жизни сэра Хьюго и ставило Папена в человеческом плане в двусмысленное положение.