Его мать вдруг постарела на несколько лет. Трудная задача для сына, чьи попытки утешить ее, прижав к груди, поцеловав, по-прежнему отвергались.

«Неужели я такой холодный и черствый, потому что она такая холодная и черствая? Но ведь с другими-то она не такая. Только со мной! О, почему она так поступает со мной? Посмотрите, как она горюет о Циннилле! А как она горевала об ужасном, старом Сулле! Если бы я был женщиной, мой ребенок был бы для меня таким утешением! Но я — римский аристократ, а дети римского аристократа в лучшем случае находятся на периферии его жизни. Сколько раз я видел своего отца? И о чем мне было с ним говорить?»

— Мама, — сказал он, — я отдаю тебе маленькую Юлию. Сейчас ей почти столько же лет, сколько было Циннилле, когда та пришла, чтобы жить с нами. Со временем она заполнит большую часть того места, которое занимала Циннилла. Я не буду пытаться встать между вами.

— У меня снова появился ребенок с тех пор, как родилась твоя Юлия, — отозвалась Аврелия. — И все это мне известно.

Вошел, шаркая ногами, старый Строфант, посмотрел на мать и сына слезящимися глазами и, так же шаркая, удалился.

— Я должна написать дяде Публию в Смирну, — продолжала Аврелия. — Вот еще один, кто пережил всех, бедный старик.

— Да, мама, напиши.

— Я не понимаю тебя, Цезарь, когда ты ведешь себя, как ребенок, который плачет, потому что съел весь медовый пряник, а думал, что сладкое никогда не кончится.

— И что вызвало сие замечание?

— Ты сказал это в надгробной речи на похоронах Юлии. Что я должна была стать для тебя и матерью, и отцом, что означало, что я не могла приласкать тебя и поцеловать, как это делала Юлия. Когда я услышала это от тебя, я испытала облегчение. Наконец-то ты все понял. Но теперь ты опять ожесточен. Прими свою судьбу, сын. Ты значишь для меня больше, чем жизнь, чем маленькая Юлия, чем Циннилла, чем кто-либо еще. Ты значишь для меня больше, чем твой отец, и значительно больше, чем когда-либо значил Сулла. Если не может быть мира между нами, неужели мы не заключим хотя бы перемирие?

Он криво улыбнулся.

— Почему бы и нет? — спросил он.

— Ты оправишься, как только уедешь из Рима, Цезарь.

— Так говорила Циннилла.

— Она была права. Ничто так быстро не утолит твое горе от этой смерти, как морское путешествие. Свежий ветер освежит твою голову, и она опять станет соображать. Иначе и быть не может.

«Иначе и быть не может, — повторил Цезарь, преодолевая короткие мили между Римом и Остией, где его ждал корабль. — Вот в чем правда. Моя душа может быть избита, превращена в бесформенную массу, но мой разум всегда остается в порядке. Надо заняться чем-то новым, встретить новых людей, исследовать новую страну… И никакого признака присутствия Лукулла! Я выживу».

«Фавориты Фортуны», не являясь последней книгой данной серии, все же знаменует конец определенного периода римской истории, скудно освещенного в древних источниках. О нем не говорят Ливии и Кассий Дион. В первых трех книгах цикла я смогла охватить почти все исторические события, происходившие в бассейне Средиземного моря.

Кроме того, роман «Фавориты Фортуны» знаменует поворотный момент в трактовке моей темы — падение Римской Республики. Следующие книги я планирую сконцентрировать лишь на отдельных аспектах истории. Там не будет представлен полный охват событий того времени, что, я думаю, только пойдет на пользу и автору, и читателю.

Благодаря древним источникам «Фавориты Фортуны» обогащены появлением двух исторических персонажей. Это животные — собака, принадлежавшая вифинскому царю Никомеду, и знаменитая олениха Квинта Сертория. Оба персонажа существовали на самом деле. О собаке упоминает Страбон, об оленихе пишет Плутарх.

Сюжет «Фаворитов Фортуны» — это период начала конца истории Рима. Он неоднократно обыгрывался Голливудом — естественно, в ущерб истории и в пользу Голливуда. Читатель найдет у меня совершенно другую версию восстания Спартака. Она сильно отличается от той, что известна по кинофильму. У меня нет намерения спорить здесь с создателями фильма или объяснять, почему я выбрала именно такое описание вождя восставших. Историки поймут из моего текста, почему я так сделала, и кем в действительности был Спартак.

Глоссарий полностью переписан, чтобы соответствовать этой книге. Обратите внимание на то, что некоторые общие статьи изъяты. Поскольку книги «римской» серии продолжаются, я буду вынуждена постоянно увеличивать объем глоссария, если не стану убирать неактуальные для данного тома статьи. В противном случае глоссарий в конце концов сделается длиннее романа.

Интересующиеся проблемой читатели могут соединить данный глоссарий с материалами предыдущих томов. Таким образом они получат информацию о многих вещах. Статьи, посвященные государственной структуре республиканского Рима, будут присутствовать в моих книгах всегда, хотя в видоизмененной форме, поскольку эта структура постоянно изменялась. Включены данные только о тех обстоятельствах и людях, о которых читатель захочет освежить познания. Самые интересные новые статьи касаются кораблей, которые теперь становятся все более значимыми в сюжете.

Описание внешности молодого Помпея в юности и после тридцати взято с оригинальных портретных бюстов. Молодой Цезарь списан со статуи, изображающей человека средних лет. Цезарь сохранил фигуру, поэтому описывать его было легче, нежели Помпея. Существует некоторое разногласие касательно бюстов Суллы: один изображает красивого мужчину лет сорока, другой — старика. Я думаю, что оба они — Луций Корнелий Сулла: уши, нос, подбородок, форма лица и морщины идентичны. Но красивый зрелый мужчина носит курчавый парик (то, что это парик, подтверждается двумя прядями совершенно прямых волос над ушами), он потерял зубы (это удлиняет подбородок) и когда-то в недалеком прошлом сильно похудел. Поскольку Сулле было шестьдесят два года, когда он умер, его болезнь, должно быть, была ужасной. Это согласуется с тем, что говорит Плутарх. Луций Лициний Лукулл также списан с подлинного бюста. Метелл Пий, Квинт Серторий и Красс — их внешность позаимствована с портретов неизвестных людей, живших в период Республики. В книге «Первый Человек в Риме» я «омолодила» портрет неизвестного, соответствующий характеру Квинта Сертория. Затем я «удалила» левый глаз и заменила его рубцовой тканью (позаимствованной с фотографии в одном из моих медицинских учебников).

До наших дней не дошло изображений одного из действительно великих людей той эпохи, Марка Лициния Красса. Поэтому для портрета Красса я выбрала бюст коренастого мужчины безмятежного вида. О Крассе мы знаем, что он был крупный, флегматичный человек — по крайней мере, внешне. Иначе шутки о быках были бы неуместны.

Внешность царя Никомеда также неизвестна. Хотя существуют монеты с его профилем, все еще спорят, сколько царей было после Никомеда II — того Никомеда, которого Гай Марий встретил в 97 году до P. X. Возможно, последовательно правили Никомед III и Никомед IV. Но не исключено, что царь был один — Никомед III, и он правил в «два приема» (два периода, разделенные ссылкой, проведенной в Риме). Лично я считаю, что последний царь был именно Никомед III. Как бы то ни было, для описания его внешности я выбрала портрет неизвестного времен Республики, профиль которого напоминает изображенного на монете Никомеда III (хотя на бюсте нет диадемы и, следовательно, он не может изображать царя). Главным образом, я хотела, чтобы мои читатели увидели, как выглядит диадема на этой вполне реальной голове.