К осени стало ясно, что страну ожидает межэтнический хаос. Отмечался рост антисемитизма — уже в августе в столице участились погромные призывы. Корниловское выступление некоторые обыватели расценили как сигнал к расправе над «жидами-министрами» Керенским и Черновым. Участились этнические конфликты на аграрной почве. В Сибири, где русские крестьяне-переселенцы располагали меньшим количеством земли, нежели коренные жители, начался грабеж пахотных земель бурят. В Калмыкии русские крестьяне потребовали передела земель в качестве компенсации за то, что они в отличие от калмыков воюют на фронте. На Северном Кавказе усилилось абречество. В Хасавюртском районе вооруженные отряды конных чеченцев нападали на переселенцев, грабили, угоняли скот, порой убивали. К октябрю бандитизм усилился, Хасав-Юрт был сожжен. Округ вынуждены были покинуть до 35 тыс. русских. Нечто подобное происходило южнее на участке железной дороги Тифлис — Баку. Русские поселения в полном смысле сравняли с землей. Общее число русских беженцев из Закавказья оценивали в 100–300 тыс. человек.

Вдобавок ко всему возник казачий вопрос. Казачество объявило себя «нацией», рассчитывая, в частности, и на закрепление своих привилегий на территориально-автономистском уровне. 9 октября Керенского посетила делегация союза казачьих войск, заявившая, что их представительство в Учредительном собрании ущемляется. Керенский заметил, что избежать этого можно либо соединением фронтового казачества со всем остальным (что технически было неразрешимо), либо созданием для казаков-фронтовиков особого избирательного округа. Но последнее, в свою очередь, потребовало бы выделения в отдельные избирательные курии мусульман, католиков и т. д. Керенский посоветовал казакам решить этот вопрос через армейские комитеты. Но это также было чревато новыми конфликтами.

Масштабные этнические конфликты в Закавказье длительное время удавалось сдерживать. В начале осени 1917 г. реальная власть здесь незаметно переместилась к Советам, умеренные национально-социалистические лидеры которых, ранее занимавшие ведущие позиции и в «буржуазных» органах власти, установили прочные связи с не менее умеренными лидерами солдатского (русского) краевого объединения Советов. Сглаживало обстановку и то, что лидеры наиболее воинственной национально-социалистической партии Дашнакцутюн были частично заняты в оккупированной русскими войсками части Турецкой Армении, а с другой стороны, были поглощены проблемой многочисленных беженцев. Большевики имели влияние только в Баку, где использовали в своих интересах противостояние армянской и азербайджанской части населения; в других частях края их влияние было ничтожным, а потому попытки идти против Советов не приносили успеха.

Однако обострился вопрос об автокефалии грузинской церкви. Грузинское духовенство отказалось приехать на Поместный собор РПЦ и отвергло требование патриарха Тихона подчиниться его канонической власти. При этом утверждалось, что сам Господь создал условия, благодаря которым грузинская церковь, наконец, восстановила свои права. 25 сентября Временное правительство одобрило представление об утверждении католикосом всех грузин бывшего епископа Полоцкого и Витебского Кириона.

В сущности, во всех церковных кругах происходили те же деструктивные процессы, как и во всей стране. Со своей стороны народ переставал понимать, на какую «веру» надежнее опереться. Как результат, все конфессии оказывались бессильными в идейном противостоянии большевизму.

Обреченность правительства Керенского становилась все более очевидной. Теперь премьер мешал даже сподвижникам. 19 октября Терещенко раскрыл английскому военному атташе А. Ноксу замысел «буржуазных» министров вытолкнуть Керенского из правительства и «нокаутировать» Советы. «Если бы только они оказались достаточно сильны!» — соглашался Нокс.

Однако сильнее были большевики, и не случайно. Немногие из образованных людей того времени готовы были признать, что «большевизм есть общее дитя и народа, и революционной интеллигенции». Куда проще было свалить все на «немецких шпионов». Отчуждение и уклонение от ответственности за собственную историю — признак архаичности политического сознания.

Невольно ускорило разрушение власти меньшевистско-эсеровское Бюро ЦИК Советов. В конце сентября из опасений созыва общеармейского съезда (в его антивоенной направленности сомневаться не приходилось) под давлением большевиков оно согласилось на проведение II Всероссийского съезда Советов (не позднее 20 октября). Были разосланы извещения на места. При этом лидеры Советов, озаботившись вопросами о норме представительства и даже питании делегатов, не задумались о программе работы съезда. Им казалось, что после Демократического собрания поднимать политические вопросы до Учредительного собрания неуместно. Это было на руку большевикам, не скрывавшим намерения обсудить вопрос о «немедленном перемирии на фронтах и немедленном предложении мира». Между тем положение в действующей армии ухудшалось. Норма довольствия мясом уменьшилась до четверти фунта (на Румынском фронте вместо мяса солдатам выдавалась брынза), по-прежнему не хватало обуви. Не удивительно, что отказывались идти в атаку даже самые боеспособные части.

Как ни странно, в обществе царило убеждение, что за большевиками идут лишь разложившиеся толпы солдатни, готовые разбежаться при первом выстреле. Не учитывалось, что «сила» революционеров определяется слабостями их противников. Впрочем, собственных сил и слабостей не сознавал никто. Так, 14 октября на заседании правительства начальник штаба Петроградского военного округа ген. Я.Г. Багратуни сообщил о готовности пресечь большевистское выступление в самом зародыше. Министры посчитали, что так и будет. Но события уже давно развивались по иному сценарию.

9–11 октября Военный отдел и президиум солдатской секции Петроградского Совета подготовили проект образования революционного штаба по обороне столицы. 12 октября его утвердил под именем Военно-революционного комитета (ВРК) Исполком Петроградского Совета. 13 октября проект был одобрен солдатской секцией, 16 октября — общим собранием Совета. Шаг за шагом ВРК трансформировался от органа защиты революции от внешнего врага в орган борьбы против внутренней «контрреволюции». В ночь на 19 октября ВРК провел свое первое заседание, 20-го начало работать его бюро, 21 октября его комиссары направились в части петроградского гарнизона. 22 октября был проведен «День Петроградского Совета» — большевистские вожди выступали на митингах с обличениями существующей власти. Опасаясь конфликтов, Временное правительство отменило казачий крестный ход, назначенный на этот же день. А между тем некоторые делегаты уже съезжались на съезд, будучи уверены, что он откроется 20 октября.

Сам съезд Советов рассматривался большевиками как своего рода ширма для прикрытия действий совсем иного рода. 21 октября на заседании большевистского ЦК было решено, что тезисы о «земле, о войне, о власти» подготовит Ленин, о рабочем контроле — Милютин, о национальном вопросе — Сталин, о текущем моменте — Троцкий. Все это действительно волновало массы. Большевики намеревались отстранить Временное правительство, якобы опираясь на их требования. Для этого, как разъяснил Сталин в статье, опубликованной 24 октября в газете «Рабочий путь», осталось только «вырвать власть у корниловцев» и передать ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Предстояло «исправить ошибку» Февраля и заменить власть «помещиков и капиталистов» правительством «рабочих и крестьян». Противникам существующей власти рекомендовалось активизироваться с тем, чтобы передать свои требования открывающемуся на следующий день съезду Советов.