всё, что понадобится. Также мои люди с сегодняшнего дня займутся поисками подходящего ребёнка.

— Пока рано, — сказала Вильма. — Мессир Броук, я очень надеюсь, что, когда наследному принцу придёт пора родиться, в приют призрения подкидышей кто-нибудь принесёт дитя с клеймом Тех. Это будет идеальный случай, лучше, чем моя настоящая беременность. Потому что некроманта я, скорее всего, не рожу.

Броук как-то плотоядно улыбнулся и согласно склонил голову. Раш был глубоко потрясён, но не возражал, только делал пометки в блокноте.

— Мне жаль, что это вас шокировало, прекраснейший мессир Раш, — сказала Вильма канцлеру. — Но это будет идеально, поверьте. Перед тем как решиться, я советовалась с покойным государем, он одобрил мой план. Этот Дар будет хранить Прибережье, а этот ребёнок будет гарантией, что вдовствующая королева Ленора не предъявит свои права на престол. Если он успеет хоть немного подрасти — это будет щит.

Раш понял. Он поднял глаза от блокнота:

— А его… высочество, несчастный принц Эгмонд… Прикажете ли установить за ним особое наблюдение, ваше прекрасное величество? Он ведь… в помрачённом состоянии сознания… может перерезать себе горло или спрыгнуть со стены…

— Оборони Вседержитель, — вставил Броук. — Вполне может статься, что, узнав о завещании государя нашего Гелхарда, Эгмонд впадёт в тоску или буйство… а в этаком состоянии всё может случиться…

Ничего себе, подумала я. Вот так прямо и просто. Нормально…

Вильма вздохнула. Лицо у неё осунулось и выглядело ужасно усталым, а чёрные круги под глазами, по-моему, появились только что.

— Лишь бы его не убил какой-нибудь фанатик, — сказала она. — Из партии Леноры, из поклонников Фелиссы… Это было бы ужасно и… неправильно.

Раш и Броук переглянулись и склонились перед ней. Договорились. Сейчас Раш запишет в свой блокнотик — и мне уже не надо будет думать, стоит ли убить Эгмонда, подумала я. Гелхард оставил моей Вильме оружие, своё надёжное оружие…

Но как у них всё это просто делается… А ведь думал, дурачина, что без пяти минут король, однако.

— Вы, должно быть, смертельно устали, государыня, — сказал Броук нежно.

— Королева должна быть крепка телом, — сказала Вильма. — Как я понимаю, у нас ещё много дел?

— Поспите чуть-чуть, ваше прекрасное величество, — сказал Раш. — Вам придётся встать чуть свет, присутствовать на заупокойной службе, потом принимать соболезнования — день будет очень тяжёлым. У вас осталось три часа на сон.

Виллемина взглянула на него признательно.

— Вы очень добры, мессир Раш, — сказала она. — Но не уверена, что смогу уснуть. Я женщина, мне больно и тоскливо, у меня так болит душа, что я боюсь проплакать эти три часа… так что лучше — работа. Мессир Броук, я могу попросить вас о любезности?

— К вашим услугам, — поклонился Броук.

— Я рада, что вы замените акушерку. Было бы восхитительно, если бы мы с вами заменили и камеристку. Леди Оливия — человек Леноры, — сказала Виллемина. — Я ей не верю.

— Большинство придворных должностей сегодня будет пересмотрено, — сказал Броук. — А пока… леди Карла сможет вас одеть, государыня?

Вильма чуть улыбнулась мне, а я сказала:

— Я уже разобралась в придворной моде, моя государыня. Не только зашнурую, но и бантики завяжу там, где они положены.

— Без бантиков, дорогая, — сказала Вильма. — Глубокий траур. Гладкое платье, густая вуаль. Очень просто, совсем просто, как твои старые платья… Расскажите мне о церемониале, мессир Раш, я готова слушать.

Так у нас начались мрачные хлопоты, которые продлились целую неделю.

* * *

Я оценила заботу нашего умершего государя: он свою малютку вправду любил. И его Малый Совет её любил.

Я теперь была его членом. Малого Совета. У меня от ужаса ноги подкосились, когда Раш мне сказал, но — Вильма решила. В общем, правильно решила. У меня должно было быть право ходить за своей королевой везде — вот она мне и подписала официально это право.

Леди-адъютант. Мудро.

Потому что — ну какая из меня камеристка? И где мне найти время, чтобы возиться со всеми этими домашними делами: тряпками, щётками, лентами, постельным бельём, светильниками, пудрой и мастикой для губ? Я же не о том думаю! Забуду, перепутаю — а ведь тут тоже мелочей не бывает. Проклясть, навести порчу — через те же тряпки, через пудру, через свечи — пара пустяков, раз плюнуть, нужно только знать как… ну и не особо надеяться на доброе посмертие. А из подонков в принципе мало кто надеется.

И уже тем утром, сразу после смерти Гелхарда, Вильме представили леди Друзеллу.

Она была из каких-то дальних родственников мессира Раша, но не похожа на него вовсе. Постарше нас лет на пятнадцать, а взгляд — как у девочки. Большие, чистые, наивные глаза.

Глаза очень внимательной шпионки, очень-очень умелой лгуньи. Доброе, приятное лицо. Улыбка милая, как у деревенской кормилицы…

Я сразу поняла, как только увидела её: эта дама — каменная стена. Оказалась права.

Друзелла тоже вошла в Малый Совет. Доверенное лицо. Я с ней провела подробный инструктаж, она потом всё по три раза проверяла сама. Я только пожалела, что она совсем пустая, даже искорки Дара нет… но на этот счёт у меня уже были кое-какие планы.

Ей и не надо было, в сущности.

А мессир Лойноль, лейб-медик, специалист по дамскому здоровью, не столько слушал нас, сколько учил Виллемину. Учил беременность изображать, чтоб никому даже в голову не пришло, что она симулирует. Нам на руку оказалось, что Вильма по натуре ужасно целомудренная, — ни у кого не возникало никаких вопросов, почему её без одежды, кроме меня, Друзеллы и Лойноля, никто не видел.

Никто и не должен. Государыня сглаза боится.

А Виллемине теперь должны были делать специальные костюмы, в которых казалось бы, что она беременна, но зашнуровывается. Но в тот день она надела то самое, что собиралась: простое траурное платье, без украшений, без кринолина, белое, потому что королевский траур, и простую круглую шляпу с глухой белой вуалью, с одним-единственным белым пером королевского фазана. Под вуалью было не так видно, что глаза у неё заплаканы, а под ними чёрные полукружья.

В таком виде она и вышла — в храм Путеводной Звезды и Благих Вод, на оглашение завещания покойного государя и присягу, где уже ждали все придворные работяги: члены коллегий, министры, родня… Огромная толпа народу — присягу