Густой смрад, исходивший от мусоропровода, только усиливал подташнивание, вызванное внезапным испугом. Ноги Романа начали затекать от неудобной воробьиной позы, но он боялся привстать, опасаясь выдать себя щелчком суставов или шорохом. Он даже дышать сначала старался через раз, и теперь это выходило ему боком, потому что вдохи и выдохи слились в беспорядочное пыхтение, которое казалось ему шумным, слишком шумным для невидимки, в которого так хотелось превратиться.

Роман уже давно втянул голову в свое укрытие, но вооруженные люди от этого никуда не делись, торчали на своих местах, карауля облюбованную дверь. По облику и манерам они нисколько не походили на спецназовцев или бойцов СОБРа, участвующих в операции против криминала, совсем наоборот…

Попытаться улизнуть наверх от греха подальше Роман не мог – мешало не любопытство, а понимание того, что на лишившихся проворства ногах далеко не убежишь. Поднимать шум он тем более не стремился, потому что пошуметь ему дали бы несколько секунд, не дольше, а Роман никогда не мечтал о яркой короткой жизни с героическим финалом. Он надеялся отсидеться в своем гадючнике и отсиделся бы, если бы являлся единственным обитателем этой зловонной территории.

Услышав мягкий шлепок, Роман бросил взгляд на пол у своих ног и обнаружил там жирную рыжую крысу, вывалившуюся из жерла мусоропровода. Ее черные глазки с дикой лютостью буравили незваного гостя. Казалось, она размышляет, за какое бы место половчее цапнуть его своими ядовитыми зубами. Одновременно Роман уловил краешком глаза шевеление на уровне своей головы и, резко повернувшись, наткнулся на еще один злобный взгляд. Вторая крыса, примостившаяся на краешке мусоросборника, находилась так близко, что запросто могла бы оттяпать ему ухо.

Страх и отвращение были столь велики, что Роман, забыв о всякой осторожности, вскочил на ноги и попятился. Десантировавшаяся в подъезд крыса лениво отвернулась и с неожиданной ловкостью взлетела обратно, словно ее втянули в черную дыру за невидимую нить. Ее товарка исчезла тоже, вильнув на прощание мерзким голым хвостом. Но Роман не успел порадоваться своей маленькой победе. Один из вооруженных налетчиков, о существовании которых он забыл всего лишь на какое-то мгновение, в три прыжка очутился рядом и теперь больно ввинчивал Роману между ребер твердый металлический предмет. Пояснений насчет предназначения предмета не потребовалось – Роман оцепенел и показал умоляющим взглядом, что будет вести себя тише воды, ниже травы, лишь бы его не убивали.

Зрачки мужчины в прорезях маски сверкали тем же холодным бешенством, которое присутствовало в крысиных глазках.

– Ты кто? – прошипел он. – Что здесь делаешь?

Роман ничего не ответил по той простой причине, что не сразу смог сообразить, какому вопросу отдать предпочтение, первому или второму.

– Я… – вот и все, что удалось из себя выдавить.

– Головка от буя, – заключил свистящим шепотом незнакомец. И, повернувшись к своему напарнику, оставшемуся внизу, буднично спросил: – Валить?

– Погоди. – Короткое словечко, донесшееся с лестничной площадки, чуть не высекло из глаз Романа горячие слезы благодарности. – Это то самое чмо, которое Стингеру двенадцать штук торчит… Так, чмо болотное?

– Да, – быстро согласился Роман, не протестуя против причисления себя к среднему роду. – Я здесь случ…

– Заткнись!

Болезненный тычок под ребра прервал его на полуслове. Внезапно Роману опять захотелось расплакаться – уже не от счастья, что ему разрешили немножечко пожить, а от обиды. Этой ночью все как сговорились перебивать его и лишать права голоса, пусть даже такого слабого, дрожащего.

– Веди его сюда, – скомандовал напарнику тот, который продолжал караулить дверь. – Оставишь мне, а сам спустишься вниз, выйдешь на связь и спросишь, что с ним делать.

– Слыхал, чмо? Перебирай копытами!

Оттого, что все эти разговоры велись шепотом, было еще страшнее. Ни в одном самом жутком кошмаре Роману не доводилось ощущать себя таким беспомощным и уязвимым. По лестнице он спускался с таким видом, словно всходил на эшафот. Даже руки за спиной сложил, хотя никто его об этом не просил. Его безмерно удивляло, что он умудряется переступать по ступенькам на почти негнущихся ногах, но это ему каким-то чудом удавалось, и в конечном итоге он добрался до площадки.

А потом все вдруг стало происходить с такой фантастической быстротой, что у Романа захватило дух.

Лязгнув несколько раз замками, металлическая дверь отворилась. За ней обнаружилась высокая девушка. Блестящий плащ, бледное лицо. Она хотела отпрянуть, но не успела. Романа толкнули вперед, прямо на нее, и он ойкнул от неожиданности. Аромат чужих духов на мгновение перекрыл подъездную вонь. Это было приятное, но слишком мимолетное ощущение. В следующий миг его огрели по затылку чем-то твердым и тяжелым. Он увидел стремительно приближающийся паркет и услышал, как звонко клацнули его зубы.

Все. Никаких других впечатлений Роман набраться не успел. Он только успел догадаться, что дальше будет еще хуже, настолько плохо, что все прежние беды скоро покажутся мелкими огорчениями в сравнении с тем, что его ожидает в самом ближайшем будущем.

– Послушай, может, тебя уже перестали искать? – раздраженно предположил Костя, наблюдая за перемещениями ночного гостя по квартире. – Долго мы так будем лежать?

Вломившийся в квартиру парень не проявлял никакой агрессивности и потому внушал Косте все меньше опасений, а значит, и уважения. Сквозь хмельную пелену ни внушительная комплекция Петра, ни даже его автомат не казались достаточно вескими аргументами, чтобы полностью смириться с глупым положением заложника в своем собственном доме.

Между прочим, у Кости тоже имелось оружие: вороной с красноватым отливом «ТТ» китайской сборки. Пистолет сохранился со славных времен безраздельного владычества Хана, при котором Костя Филиппок считался не самым последним человеком в группировке, а потому стремился соответствовать своему полубандитскому имиджу. Стрелять ему, правда, довелось только один раз в жизни, да и то не по живой мишени, но Косте хорошо запомнилось то ощущение силы и всемогущества, которое давал разогревшийся пистолет.

Этот «тэтэшник» хранился на полке среди видеокассет, и выхватить его было делом нескольких секунд. Уже одна мысль об этом порождала в Косте самоуверенность и все более настоятельное желание указать белобрысому простофиле его место. Когда общаешься с людьми при посредстве пистолетного ствола, тебя начинают понимать без слов.

– Я встану, – сказал Костя, подпустив вопросительной интонации такую малость, что получилось скорее заявление, а не вопрос. Пробная декларация независимости.

– Если ты встанешь, то сразу ляжешь, – совсем по-киношному ответствовал Петр.

Дуло автомата, только что бесцельно рыскавшее по всей квартире, выбрало постоянный объект внимания и уставилось Косте в лицо. Глаза Петра проделали то же самое, это было заметно даже в темноте. Он прищурил их сразу оба, как не поступил бы ни один опытный стрелок, но расстояние от ствола до похолодевшего под одеялом Кости было столь незначительным, что никакой необходимости в профессиональном умении целиться не было. Стоило Петру лишь пошевелить пальцем, и…