В каком-то смысле родителей можно уподобить проводникам, которые должны помочь своим детям дойти до той точки собственного развития, до которой дошли сами, чтобы дети могли опираться на опыт родителей, знать его, понимать, отчасти разделять. Для ребенка это не просто знание, это возможность отнесения к иному опыту, вырабатывания своей собственной личностной позиции, дальнейшего уверенного движения вперед. Тогда становится возможной преемственность, снимаются противоречия между детьми и родителями, тогда возникает подлинный диалог поколений. Это важно еще и потому, что ребенку нужно опираться на взрослого и любящего человека, ему необходимо чувствовать, что есть спутник, опытный и мудрый, которому можно довериться. Учась доверять родителям, дети учатся доверять и себе, а затем и собственной жизни.

Помните, к чему призывал студентов и слушателей Российского православного университета Александр Васильевич Суворов? Этот слепоглухой человек призывал к тому, чтобы мы «учились видеть»! Так вот, наша психика – это наша оптика, с помощью которой мы смотрим в мир. Если стекла этой оптики замутнены, то мы увидим только грязные разводы и смутные очертания того мира, который окружает нас. Чтобы порадовать и успокоить себя, мы можем придумать и нарисовать поверх какую-нибудь красивую картинку, однако она не будет иметь никакого отношения к той реальности, что ждет нас впереди. И что же нам остается? Застрять в псевдореальности мутных отражений или все же набраться мужества и шагнуть вперед? Но для этого нам придется «промыть стекла» нашей психики, чтобы сквозь них пробился в мир свет нашей души, а смысл нашей жизни, ждущий впереди, осветил бы нам дорогу, ведущую к замыслу Божьему о нас. Тогда все то, что осталось у нас за спиной, наше детство и наш опыт лишь добавят нам сил и энергии, чтобы идти по этому пути до конца. И тогда не мир будет обслуживать нас и наши желания, а мы сами сможем отдать миру тепло нашего сердца и свет нашей души.

«…Иго Мое благо, и бремя Мое легко».

Мф. 11:30.

«Не тот станет великим, кто способен на великое, а тот, кто не способен на малое».

Григорий Ландау, российский журналист и политический деятель, погиб в 1941 году в ГУЛАГе (лагерь Усольлаг), лагерный номер 60727

Трудно, дорогой читатель, начинать эту главу, ведь вопросы, которые будут поставлены в ней, крайне сложны, а ответы неоднозначны. Как показать глубину и путь жизни личности, ее преодоления, повороты, этапы, не растеряв при этом той невыразимой, неописуемой парадоксальной тайны рождения человека? Рождения не в смысле физическом, а в смысле духовном, подлинно человеческом, человечном! Рождения в жизнь вечную…

Именно эта сложность и ответственность подтолкнули меня к простому решению – начать с себя, со своего пути, ведь нет ничего более доступного и очевидного, чем собственный опыт.

Я напомню немного о себе, точнее, о своем детстве. Не могу пожаловаться на недостаток любви, меня окружали по-настоящему любящие люди – мама, бабушка, дедушка, а также мои тетя и дядя, которые относились ко мне как к дочери, ведь у них не было своих детей. Однако я уже говорила о том, что моя мама была тяжело больна. Ей, еще юной и прелестной девушке, поставили страшный диагноз – аневризма сонной артерии. Опасность заключалась в том, что при любой незначительной физической нагрузке сосуд мог лопнуть, и это привело бы к мгновенной смерти. Первая операция, которая должна была принести облегчение, вызвала парез (частичный паралич) речевого нерва, а вторая – парез левой руки и левой ноги. Надежда, что беременность и появление ребенка развернет организм к здоровью, также не оправдалась. С моим появлением у мамы начала расти сосудистая опухоль на нижней челюсти. Мы с этой опухолью были ровесники. Когда мне исполнилось двенадцать лет, мама была уже полностью прикована к постели, огромная опухоль поглотила ее голову. Хирурги предложили операцию по ее удалению. Они сказали следующее: «Женщина так мучается, что летальный исход операции, который почти неизбежен, просто избавит ее от этих мук, однако если вдруг нам удастся совершить чудо, то она останется жить». Бабушка и тетя приняли решение рискнуть, видеть мучения мамы было просто невыносимо. Чудо произошло – опухоль удалили, правда, за это пришлось заплатить и удаленной нижней челюстью. Постепенно началась другая жизнь, мама потихоньку приходила в себя, она, естественно, по-прежнему не говорила, рука и нога были по-прежнему почти обездвижены, однако опасность смерти отступила. Что сказать вам, дорогой читатель, о том, как меняется жизнь человека, когда из нее изымается часть за частью: сначала речь, потом движение, потом возможность обычным образом принимать пищу… Жизнь превращается в постоянное преодоление, постоянное напряжение, подавленное отчаяние и усталость от непрекращающейся борьбы, у которой нет финала, ведь нет надежды на выздоровление. Жизнь будет такой до самого конца!

Но если вы думаете, что в моей жизни с мамой были только ее страдание и мое соприсутствием им, то вы ошибаетесь. Было много смеха, радости, доверия, заботы. Мама была очень веселым, легким человеком, искренне и быстро откликающимся на происходящее. Она дожила до внука и ушла от острого лейкоза, когда ему было 9 лет. Ушла стремительно, никого не обременив хлопотами о себе.

А теперь обо мне.

Мне было 5 лет, когда я обнародовала загаданное желание – «чтобы мама была здорова…». Все вокруг умилились, мол, какая чудная девочка, так переживает за мать! Но было бы лукавством думать так. Ребенок хотел жить как все – он хотел, чтобы у него была здоровая мама. Я помню, как жутко стеснялась, когда мама приходила забирать меня из детского сада. Она шла, подволакивая ногу, парализованную руку опустив в карман, чтобы не было видно ее неподвижности. На голове всегда был платок. Надет он был совершенно неестественно, ведь его задача была прикрыть огромную щеку, внутри которой пульсировала опухоль. Все прохожие, оказавшиеся на ее пути, дети, воспитатели завороженно смотрели на нее, они не могли отвести от нее взгляда. В глазах их был ужас. То, что я испытывала, помню до сих пор – глубочайшее чувство обиды за бестактность и любопытство людей, чувство несправедливости жизни и острейшей жалости к маме. Почему она болеет? Почему нет нормальной обычной семьи? Мне так хотелось, чтобы все было как у всех – брат или сестра, папа, мама, все здоровые и радостные…

Я помню ощущение болезни во всем, запах ее и вид. Будто она пропитала всю мою жизнь. Потому я так радовалась, когда ездила иногда к моим тете и дяде. Там всегда был смех по утрам, они рано вставали, завтракали, разговаривали, смеялись, разбегались на работу – легкие, здоровые, веселые. А дома была мама, ее бедная рука, всегда согнутая, тоненькие неподвижные пальчики, как у ребенка, мычание вместо речи, нельзя было разобрать ни одного слова, ее понимала только я. Как трудно быть ребенком рядом с таким испытанием, с такой болью! Потом, уже во взрослом состоянии, накрывает чувство невыносимой вины за все несделанное, несказанное. Уже нет рядом того, кому ты мог бы отдать огромную любовь своего сердца, сказать слова бесконечной благодарности за то, что становится видно только на расстоянии пространства и времени… Когда мамы не стало, произошло чудо – весь ужас ее болезни, мучительной и бесконечной, будто рассыпался вдребезги. Рассыпалась та стена, что разделала нас. Вернулось все: ее красота и голос, и прикосновение ее рук. Осыпалось старой листвой то, что отделяло меня от нее, – моя детская боль, мой страх, моя обида на судьбу, моя усталость от ее бесконечной болезни. Ко мне вернулась моя мама – красивая, нежная, веселая, любящая! Почему так поздно?