— Ты абсолютно права, — согласился Артур. — Я изложил свое дело предельно логично. И хочу изложить еще раз — Гавбеггеру, и немедленно.

— Только, возможно, я бы не размахивала при этом так руками, — предложил образ Фенчёрч. — И я бы предложила добавить в изложение один-два «зарка» и, возможно, парочку «п&&доболов».

Гавбеггер сидел в своем любимом виброкресле на мостике, честно стараясь не переводить разговор на себя, любимого. Снаружи, за пределами защищавшего корабль силового поля, обломки Земли походя разнесли в пыль Луну, и образовавшееся пылевое облако медленно дрейфовало в направлении Венеры.

— Гляньте, Триллиан Астра. Вот сейчас еще одна планета погибнет. Спросите у меня что-нибудь об этом, или еще о чем. Я много чудес повидал.

Триллиан не хотела отвлекаться на всякую ерунду. Одна возможность получить развернутый рассказ о Гавбеггере заставила бы любого редактора суб-эты напускать слюней в свой обезжиренный, низкокалорийный, низкоуглеводородный суррогат кофе.

— Людям интересно узнать о вас как можно больше. Кто он, этот зеленый инопланетянин, бороздящий Вселенную с целью оскорбить всех до единого ее обитателей в алфавитном порядке?

— Видите ли, сейчас я это делаю уже по-другому. Некоторое время вся эта затея с алфавитным порядком меня забавляла, но постепенно я сделался ее рабом. Люди ожидали моих оскорблений и начали отвечать тем же.

Рэндом оторвалась от листа бумаги, на котором рисовала флабузов, одного грознее другого.

— Что, говорили что-нибудь вроде «жалкий лузер»?

— Не буквально так, но да.

— Или: «Вот не знала, что ящерицы тоже носят костюмы»?

— Раз или два. Послушай, я разговариваю с твоей матерью…

— Или: «А что, там, откуда вы родом, этот запах считается приятным?»

Триллиан заключила дочь в объятия, подозрительно напоминающие удушающий захват.

— Я тебя не брошу, милая. Никогда-никогда. Так что вполне можешь обойтись без враждебности.

— Лучше бы бросила, — окрысилась Рэндом. — Очень даже без тебя неплохо было.

Триллиан оскалила зубы в том, что, как она надеялась, напоминало полную любви улыбку, и вернулась к своему интервью.

— Значит, вы отказались от алфавитного подхода?

— Да, — кивнул Гавбеггер. — Теперь я обслуживаю планеты целиком. Так гораздо проще, мне не нужно выслушивать каждого отдельного дилетанта, пытающегося переплюнуть меня. Я просто выхожу на орбиту и сбрасываю в атмосферу инфо-бомбу. Каждый житель получает на мыло по персональному файлу. Поверьте, стоит вам нажать на кнопку «воспроизведение», и у вас не останется ни малейших сомнений в том, как я отношусь к братьям по разуму.

— И как вы к ним относитесь?

— Они же все смертные. Я их презираю.

— Значит, за всей этой отчужденностью кроется простая злоба?

— Как? Вы полагаете, мне доставляет удовольствие сквернословить?

— А разве нет?

— Ну… да. Доставляет. Даже сильно доставляет. Но дело не только в этом…

И тут Гавбеггер поведал Триллиан нечто такое, чего никому еще не говорил. Может, виной тому был ее хрипловатый, почти гипнотический голос, а может, просто пора настала поделиться этим с кем-нибудь.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь меня убил. Хоть попытался.

О Господи, подумала Триллиан. Только бы диктофон не подвел.

Она покосилась на свои наручные часы и с облегчением увидела мигающий огонек индикатора записи.

— Серьезное заявление.

— П-пожалуй, д-да, — согласился зеленый звездолетчик.

Необходимое пояснение. Это первый известный случай, когда Гавбеггер начал заикаться — если не считать его путешествия в систему Кастора, где ругательство «г-г-грюнтивертец!» удваивает свою оскорбительность с каждым добавленным «г».

— Самому не верится, что рассказал вам об этом.

— Мне тоже, мистер Гавбеггер.

— Мне кажется, с этой минуты вы можете называть меня Тяверик.

— Тяверик?

— Так меня зовут. Мой отец обладал специфическим чувством юмора. Тяв Гавбеггер, а?

— О да, — согласилась Триллиан, вдруг совершенно забыв о своем диктофоне.

Вселенная терпеть не может, чтобы лирические моменты вроде этого затягивались, поэтому, как правило, всегда имеет в запасе несколько помех для интима, соперничающих друг с другом за право назваться более досадной. В данном случае первым претендентом стала Рэндом Дент, которая не удержалась от брезгливой мины, прежде чем второй раз выбежать из рубки. Однако лавры победителя, несомненно, снискал ее отец, Артур Дент. Его комедийный выход полностью уравновесил слащавость сцены, восстановив тем самым порядок Вселенной.

— А ну, зарк вас подери! — рявкнул Артур, врываясь на мостик. — Нам нужно немедленно разворачивать это корыто с дерьмом и тащить свои п&&добольские задницы в темное созвездие Соульяниса и Рамма!

— Трррям-тара-рам-там-там! — протрубил компьютер в попытке усилить драматический эффект.

В этом месте за экраном полагается греметь громовому, прямо-таки космическому хохоту, на фоне которого компьютер произносит финальную реплику сцены:

— Немножко резковато вышло, да? Ну, тогда извините. И кстати, что такое «п&&добол»?

Планета Бабуля

Глубоко в недрах темного созвездия Соульяниса и Рамма прячется маленький планетоид, подобно елочной игрушке повисший на одном из завитков-псевдоподий созвездия. В нарушение всех вселенских законов гравитации эта карликовая планета (№ по каталогу МРВ-1001001) обращается на расстоянии в 150 000 000 километров от поверхности Рамма. Именно в этом месте облака межзвездной пыли, водорода и плазмы расступаются, открывая оазис чистого пространства, пронизанного свежим солнечным ветром.

Крошечной планетке под названием Бабуля удается сопротивляться притяжению звезды по причине необычайно высокой массы (которой она обязана сверхплотной материи, добываемой в белых дырах), а также благодаря вращающейся динамической оболочке из пяти тысяч сервомеханических дюз. Местоположение планеты обеспечивает благоприятный температурный режим, способствующий развитию жизни на пространствах суши, в глубинах лазурных океанов и во множестве фьордов, вообще-то необычных для планеты, не знавшей ледникового периода.

География Бабули — мечта картографа. Фактически она сводится к единственному материку-пангее, вытянувшемуся вдоль экватора и окруженному чистыми, не знавшими промышленного загрязнения морями, кишащими рыбой, которая буквально только и ждет, чтобы ее поймали.

Необходимое пояснение. В данном случае слово «ждет» надо понимать абсолютно буквально. Большие емельянские железноспинки, например, верят в то, что удочка выдергивает их из моря греха в рай, поэтому сами толпятся во фьордах в ожидании очереди проглотить крючок. Некоторые неточности этой легенды становятся очевидны в момент, когда их снимают с крючка и кидают на сковородку, но такова сила веры, что все остальные, на кого еще не снизошла благодать, распевают псалмы в ожидании обещанного золотого шарика наживки.