– О, посмотри-ка, – пробормотала она.

Небольшая толпа собралась у деревянной скамьи возле итальянского ресторана: туристы по очереди фотографировались с сидящей на скамейке скульптурой грязно-золотистого цвета – человеком, который лихо закинул ногу на ногу, а руку положил на спинку скамейки, приглашая желающих присесть рядом.

– Садись, я тебя сфотографирую, – предложил Чарли.

Хоуп помотала головой.

– Неловко как-то, народ смотрит…

– Да брось! – Он слегка подтолкнул ее в спину. – Вчера ты вон как отплясывала на площади, хотя на тебя смотрело куда больше народу.

Что ж, аргумент.

Она подошла к скамейке, присела и пододвинулась вплотную к золотому человеку, чуть ли не на колени ему забралась. Вблизи его глаза казались холодными и пустыми, словно его заморозили ровно в тот миг, когда он догадался, какая его ждет участь. Почему-то Хоуп вспомнились звери из «Хроник Нарнии», обращенные в камень Белой Колдуньей. В свое время она прочитала все книги Клайва Стейплза Льюиса маленькой Аннетт, и эта сцена неизменно ее пугала. Приходилось объяснять дочке, что звери не навсегда останутся каменными, лев Аслан их непременно расколдует.

Теперь Хоуп казалось, что сама Аннетт обратилась в камень – застыла под гнетом собственной ярости, и спасти ее нельзя.

– Улыбочку! – крикнул Чарли, вытаскивая Хоуп из Нарнии и возвращая на землю.

До нее дошло, что она задерживает людей, пытаясь собраться с духом и выдавить из себя глупую улыбочку.

– Хватит! – сказала она и встала, уступая место пожилой шведке.

Чарли показал ей фотографии, и Хоуп застонала. Какой кошмар!..

– Быстро их удали, негодник! – со смехом воскликнула она и попыталась вырвать у него мобильник. Внезапно телефон зазвонил, и Чарли тут же выхватил его из рук Хоуп.

– Ай. – Она потерла пальцы.

– Извини, любимая. – Он рассеянно потянулся к Хоуп, при этом держа мобильный подальше от нее. – Я должен ответить.

Она с удивлением смотрела, как он ныряет в толпу и исчезает. С чего вдруг такая секретность? Прежде Чарли никогда и ничего от нее не скрывал, а тут… Внутри у Хоуп все сжалось. Кто мог ему звонить? Почему он сбежал? Будь это ученик, он бы просто не снял трубку – она уже видела, как он сбрасывает звонки по работе. Другая женщина? Мысль эта была настолько нелепа, что Хоуп едва не рассмеялась. А потом вспомнила, какие обстоятельства привели их сюда, в Прагу. Хоть она и изменяла Дейву, они с Чарли ни разу не обсуждали, что будет, если измена вскроется – или если она решит уйти от мужа. Все произошло так внезапно. Она свалилась на Чарли как снег на голову, и ему просто некуда было деваться: он поступил благородно, потому что ее вышвырнули из дома. И ведь она так мало о нем знает…

Пока она разглядывала очередные городские часы, из толпы возник Чарли. Он широко улыбался и нес в руках два картонных стаканчика с каким-то напитком.

– Ох, извини! – Он поставил их на голубой почтовый ящик и стиснул Хоуп в объятиях.

– Кто звонил? – спросила она, прижимаясь лицом к его груди. Чарли едва заметно напрягся.

– А, никто. Это насчет квартиры, тебе не стоит беспокоиться.

– Насчет квартиры? – Хоуп очень хотела ему верить, ведь прежде он не давал ей поводов для подозрений.

– Буду вызывать оценщика, – сказал Чарли. – Для нас она все-таки маловата, и…

Больше он ничего сказать не успел: Хоуп обхватила ладонями его лицо, притянула к себе и поцеловала так сильно и страстно, как никогда прежде не целовала. Когда она, наконец, отстранилась, вид у Чарли был несколько ошалелый.

– Прости, – пробормотала она. – Я только…

– Не извиняйся. – Чарли вручил ей стаканчик и взял ее за руку. – Я хотел выпить горячего шоколада на улице, пока мы гуляем, но теперь думаю, в отеле это делать гораздо приятнее…

Хоуп кивнула и сразу ощутила, как ее влечет к Чарли: хотелось скорее с ним соединиться, чтобы отогнать черные мысли…

– Пойдем проверим.

Горгулья злобно смотрела вниз со своего насеста на крыше собора; ее лицо и все тело выражали крайнее неудобство. Вода, которая прежде стекала с крыши и выливалась через пасть, замерзла, наделив горгулью плоским ледяным языком с зазубренными краями, красиво поблескивающим в тусклом солнечном свете.

Софи знала, что горгульи призваны охранять собор от злых духов, поэтому у них такой жуткий вид. Однако теперь все эти твари казались ей скорее забавными, чем страшными. С годами она даже прониклась к ним теплом.

– Что, как в зеркало на себя любуешься? – усмехнулся бы Робин, будь он здесь.

Его отсутствие болью отзывалось в сердце. Софи взглянула на соборные часы, усилием воли пытаясь ускорить движение стрелок. Вот вечно так: хочешь, чтобы время пролетело незаметно, а оно, как назло, еле тащится. И наоборот. Глядя в пустые глаза оскалившихся каменных тварей, Софи чувствовала, что все прошедшие мгновения ее жизни промчались как вихрь. Сейчас бы вернуться в прошлое, ухватить обеими руками драгоценные воспоминания, а потом разложить где-нибудь в укромном уголке, разгладить бережно, точно растения для гербария, и любоваться ими, когда захочется.

Тотчас, будто по сигналу, забили куранты на ратуше. Они словно смеялись над ее глупыми фантазиями. Время идет, и от этого никуда не денешься, говорили они. Уж в Праге-то точно. В этом городе, куда ни посмотри – обязательно увидишь часы. Они просто повсюду, и не только на церквях, монастырях и административных зданиях, но даже на фасадах магазинов, на столбах, на стенах многих жилых домов. Софи казалось: если закрыть глаза и прислушаться, то непременно услышишь тиканье.

У входа в собор собралась огромная толпа туристов, и Софи отошла в сторонку – подождать, пока они гуськом пройдут внутрь. Маленький мальчик в ярко-зеленой шапке держал за руку мать и едва волочил ноги, сетуя о чем-то на неизвестном Софи языке. Впрочем, нетрудно было догадаться, что все эти соборы и церкви до смерти ему надоели, он на них насмотрелся так, что на всю жизнь хватит, и нельзя ли им теперь найти занятие повеселее, пожалуйста? Мама нагнулась, что-то прошептала на ухо сыну – и тот зачарованно посмотрел на крышу. У горгулий появился новый поклонник.

Родители часто рассказывали, что Софи была ужасным ребенком. Не то чтобы она плохо себя вела, скорее отличалась неуемным любопытством и редкой самостоятельностью. Могла, к примеру, без ведома мамы и папы убежать куда-нибудь – посмотреть на что-то любопытное или затеять игру. Софи не понимала, почему они так злятся, пока не познакомилась с Робином. Теперь она на собственном опыте испытала, каково это, когда самый дорогой и близкий тебе человек часами где-то пропадает. Увы, как и ее родители, она вновь и вновь понимала, что ругать этого человека за то, что он просто живет как хочет, – дело непростое.

– Я его убью! – клялась Софи маме, когда Робин недавно опять отправился «побродить» (так он это называл). То, что так умиляло в фильме про австралийца, дерущегося с крокодилами, ни капельки не радовало в настоящей жизни, особенно когда от твоего парня ни слуху ни духу уже восемь часов, а его мобильник отключен.