— Правильно, товарищ. А если я еще услышу антиправительственные речи, наш разговор может закончиться в другом месте, — Гольдман пялится на Николая, который носком сапога пинает бочку с краской. — И берегите народное имущество! Ты меня слышишь?

— Слышу-слышу, — Коля с наигранной покорностью отступает на три шага.

— Как тебя зовут?

— Николай.

— Фамилия?

— Брискорнс.

— Очень хорошо, — начальник вынимает из кармана записную книжку и, проговаривая по слогам имя и фамилию Коли, записывает. — За такое поведение… — Гольдман обращается к бригадиру. — Сознательность кадров на недопустимо низком уровне. Поставлю вопрос на следующем собрании. А сейчас за работу, и так, чтобы выполнялся график социалистического соревнования! Не забывайте, это самое главное! — старательно обходя строительный мусор, заместитель начальника добирается до автомобиля и отчаливает.

Объединенная бригада штукатуров и маляров стоит молча и пялится на бочки. Калныньш смотрит на часы.

— Рабочий день закончился. Утро вечера мудренее, — говорит он, и мы без лишних слов расходимся по домам.

Так хочется увидеться с моей Соле Мио, а у нее нет времени — для смотра самодеятельности нужно поставить драматический монтаж «Светлый путь». А потом нужно сделать домашнюю работу по русскому языку. Сестры милосердия, — нет, теперь их называют медицинскими сестрами — Тамара и Луция стоят в сторонке, шепчутся и усмехаются. Не понимаю, о ком они там щебечут — обо мне или о Суламифи. А может, о нас двоих? Мне совсем не смешно.

Следующее утро и в самом деле мудренее вечера — бригадир надумал сообщить руководству больницы о намерении использовать свинцовые белила. Пускай они сами разговаривают с руководством стройки и сами решают вопрос. Пока Калныньш околачивается в администрации, выглядываю Колю, но нигде не вижу. Странно, обычно он никогда не опаздывает.

Появляется главный врач — на нем лица нет.

— Эти ваши начальники — идиоты, враги народа! До министра здравоохранения дойду, если нужно, до Кирхенштейна. Медик медика поймет! Где эта отрава?

Бригадир указывает на бочки с краской, и тут замечает черные пятна на металлической поверхности. Он открывает бочку — белила почернели. Он бросается к следующей, открывает их одну за другой — везде черно. Что за дела? Главный доктор верещит еще громче.

— Что они себе думают? Черные стены в изоляторе? Таким только в психушке место, подальше от детской больницы!

— Упаси Боже, — бригадир старается успокоить врача. — Да мы к этой и не притронемся. Вы позвоните в стройучасток и скажите, чтобы привезли мел и столярный клей. Колера у нас еще есть, сами краску состряпаем. И будет она такой безвредной, хоть обед запивай.

Главврач бросает гневный взгляд на бригадира, потом, поняв шутку, чуток оттаивает.

Через пару часов приезжает Гольдман.

— Черная, — бригадир открывает бочку.

— Это саботаж, — вопит начальник. — Вам привезли белую. Вот же написано, а вот и белым по краю намазано! Что, это ничего не значит? Вокруг одни враги народа! — вертится во все стороны, разглядывает рабочих. — Где этот вчерашний трепач? Как его…

— Брискорнс, — Калныньш услужливо подсказывает. — Где-то тут должен быть, разыскать?

— Да, разыскать!

— Товарищ начальник, не стоит, он сегодня еще не заявлялся, — услужливо сообщает Гауза и произносит больше, чем ожидалось. — У Брискорна была газетная краска. Крутая, чайной ложки хватит, чтоб такую бочку черной сделать.

Мой затылок напрягся. Вот откуда такие гниды берутся? У Коли всегда были типографские краски, разные пигменты, сам не раз видел — добавишь капельку к основному колеру, и такой оттенок наколдовать можно, что хозяева и вообразить себе не могли. Неужели Коля? По затылку опять мурашки бегут, потому что Гауза указывает Гольдману на меня.

— Он вот с этим вместе держался. Может, что-то знает?

— Ага! Ну, парень, рассказывай, как было! — Гольдман подходит ко мне.

— Я ничего не знаю. Сам удивляюсь, куда Николай пропал.

— Не болтай. Как тебя звать?

— Матис. Матис Биркенс.

— Как это так? Ничего про своего друга не знаешь?

— Знаю… то есть, не знаю… — ну вот как теперь выкрутиться после этого выскочившего «знаю».

— Только что сказал, что знаешь! А теперь не знаешь. Так, парень, не пойдет, — Гольдман дышит мне прямо в лицо. — Тебе будет лучше, если сам сознаешься, а иначе — на пару в тюрьме сгниете. Ты ж еще молодой, чего тебе в тюряге сидеть?

— Хорошо, — пока он моросит, я придумал, что сказать. — Сказал, что знаю Николая, потому что вы об этом спросили. Знаю только то, что он хороший и порядочный мастер. Не женат… ну, шрам у него на левом плече… что еще?

— Ты мне тут баки не заливай! — орет Гольдман.

— Все так, товарищ начальник, честное слово! Я понимаю, подозрения падают на Колю, но, мне кажется, виноват кто-то совсем другой.

— Кто?

— Тот, кто кричит — держите вора, обычно сам вор. Определенно, это Гауза. Он давно на Брискорна зуб держит.

— Он врет! — взревев, Илмар Гауза бросается на меня.

— Вот видите! — уклоняясь от нападения, прячусь за спиной Гольдмана. — Кто виноват, тот и орет громче всех. Кто тут землю носом рыл, когда Коля тебе вломил за неровную штукатурку? Ты! Поэтому ты и хочешь его подставить!

— Товарищ начальник, это неправда. Я вчера ушел вместе со всеми, а Брискорн остался.

— И что? Немудрено. Пока за тобой уберешь… Но позже, ночью, ты пришел сюда, украл у Коли черный колер и сделал свою грязную работу, что — не так? С треском вылетишь из комсомола! — сыплю бесстыдными обвинениями, самому противно. Чудеса! Совесть помалкивает, как будто несу чистую правду.

— Что?! Да я тебя прикончу! — Гауза уже не владеет собой.

— Тихо-тихо! — вмешивается бригадир. — Товарищ Гольдман, вон тот самый доктор идет.

— Да. Ну, мы еще разберемся. Будет нужно, сообщим в милицию… или даже в органы, — повернувшись, он направляется к главному врачу.

Гауза опять хочет броситься на меня, но остальные его оттаскивают. Его мало кто поддерживает, только еще двое из бригады покраснели, как свекла, но сейчас они будто языки проглотили.

— Тихо! — Калныньш повышает свой негромкий голос. — Без нас разберутся. Пошли работать.

Позже, обедая на подоконнике, замечаю, что к главному зданию больницы подъезжает черная машина. Выходят три мужика в мундирах, на головах — синие фуражки и кобуры на боку. Им навстречу выходит главврач и товарищ Гольдман. Врач что-то объясняет, но люди в форме, кажется, и не слушают, а входят внутрь. Не проходит и получаса, как прибегает запыхавшаяся старшая сестра и приглашает бригадира, Гаузу и меня идти с нею.

Сначала в кабинет вызывают бригадира, а мы с Гаузой остаемся в коридоре. Никакой потасовки тут не получится, слишком много народу ходит, садимся